Анатоша Одуванчиков в стране краснокожих - Григорий Яковлевич Градов
— А! У Майн-Рида вычитал?
— Нет, у вас на заборе.
— Что? у меня на заборе?
— Ну, да! «УЗУ. 8-й агроучасток».
Дядя, откинувшись на спинку стула, оглушительно захохотал.
— Узу! Узу — боевой клич! Ах ты, Чингакху ты, этакий! Вот, выдумал… Да, ты знаешь, что такое УЗУ? Ведь это же «уездное земельное управление»!
Ах ты, Чингакху ты, этакий
7. ТРУДНО ЖИТЬ БЕЗ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА
Таинственный сеновал, на котором нам предстояло провести ночь, оказался громадным темным сараем с земляным полом и без единого окошка. В одном из углов возвышалась куча душистого сена. Я не мог определить ее вышину, потому что вершина ее терялась в черном мраке.
Юрка и Васька взяли с собой только легкие покрывала. Я имел самое смутное представление о том, что значит — «спать на сеновале», и поэтому захватил с собою все, что полагается для того, чтобы спать на кровати, а именно: подушку, две простыни, покрывало и ночную рубашку. Хотел захватить и ватное одеяло, но вовремя сообразил, что в жаркую июньскую ночь оно, пожалуй, и не понадобится.
На сеновал
Юрка и Васька моментально вскарабкались наверх по какой-то косой деревянной лесенке, которую они тут же в темноте прислонили к сену. Я действовал значительно медленнее. Два-три раза сорвавшись с лестницы и расцарапав себе при этом руку, я, наконец, добился своего и, поднявшись на верхнюю ступеньку лестницы, ощупал руками темную пустоту.
С минуту поколебавшись, я ступил вперед, споткнулся и ударился лицом в чей-то живот.
Я ступил вперед
— Ой! Живот прободал! — отчаянно завопил Юрка и сильным толчком отбросил меня в сторону.
Я не считаю себя ответственным за то, что при этом с размаху уселся на Васькин нос. Во-первых, в темноте его носа не было видно, а во-вторых, ведь, не сам же я сел, а меня, так сказать, посадили.
— Ой, матушки! Нос отдавил! — новый толчок, и я снова лечу волчком в таинственный мрак. На этот раз я попадаю в какую-то яму и чуть не с головой ухожу в мягкое сено.
Отдохнув и оправившись от пережитых сильных впечатлений, я выхожу из ямы и ощупываю руками местность.
Сено, сено, сено… Чья-то нога… опять сено… А, наконец-то, мое покрывало! Я тяну его к себе — не идет. Значит это Юркино или Васькино покрывало, а где же мое?.. Снова поиски.
Наконец-то, нашел! Теперь — поспим! Но вот вопрос — как постелить себе постель в темноте? Я встаю, развертываю простыню и широким взмахом рук стелю ее на сено. Великолепно… Наконец, подушку, — но безнадежно теряю в темноте только-то постеленную простыню.
Судорожно ищу руками вокруг себя и, наконец, натыкаюсь на нечто… Но это «нечто» оказывается вовсе не простыней, а ночной рубашкой. Я хочу положить ее на подушку, как это в Москве каждый вечер делала для меня тетка, и с ужасом убеждаюсь, что подушка безвозвратно потеряна. Я хватаю пальцами вокруг себя, в темноте, и чувствую, как указательный палец попадает на что-то совершенно непонятное.
Раздается оглушительное «ап-чхи!» и сердитый голос Васьки:
— Да чего тебе мой нос дался?
Я в ужасе отскакиваю. Ах, этот Васькин нос! Мне начинает казаться, что со всех сторон, из темноты сарая, на меня надвигаются Васькины носы.
В это время я неожиданно убеждаюсь, что сижу на той самой подушке, которую ищу. Я радостно беру ее подмышку и осторожно ощупываю свободной рукой — нет ли поблизости простыни?.. Чувствую, что-то путается у меня под ногами… Я наклоняюсь, падаю и выпускаю из-под руки подушку, которая тут же, как сквозь землю, проваливается. Зато я, наконец, нахожу под ногами ночную рубашку…
Нет! Довольно! Ночевки в болотистых джунглях южной Африки и в сыпучих песках пустыни Гоби ничто по сравнению с этим проклятым сеновалом.
Я устал и вспотел. За чулки, в рукава, под воротник куртки — всюду набилось мелкое сено и щекочет тело.
И, наконец, я страшно, непобедимо хочу спать. Я свертываю ночную рубашку в комочек и кладу ее под свою горемычную головушку…
Перед глазами, как в кино, проносятся смутные образы: тетка, 12 старушек, дядя Федя, краснокожие, УЗУ, поросенок…
Я сплю!
Мой сон
8. СБОРЫ В ДОРОГУ
Меня разбудил громкий, веселый голос:
— Эй, вы, лежебоки — вставайте!
Это было совсем не похоже на обычное, московское, теткино: «Вставай, Анатошенька, вставай, мое золото!»
Я открыл глаза и в окружающей меня темноте протянул руку к тому месту, где, по моим соображениям, должен был находиться электрический выключатель.
В этом было нечто роковое! В третий и в последний раз за эту ночь я схватил Васькин нос и старательно повернул его вправо… Электричество не зажглось, зато Васька замычал что-то настолько угрожающе, что я сейчас же отдернул руку.
Заскрипели ворота сарая, и на тесовую крышу, на сено и на фигуры спящих ребят весело брызнули солнечные лучи. Ребята спали, плотно завернувшись в легкие покрывала. Они подбили себе под головы сена и, покрыв его концом покрывала, соорудили себе, таким образом, подушки. Единственные принадлежности их костюмов — трусики — валялись тут же, на сене. Значит, они спали совсем голые? Здорово! Так вот как надо спать на сеновалах! Что ж, при таком способе это, пожалуй, занятие несложное.
Они спали совсем голые
Над краем сена показалась голова дяди Феди:
— Ты что же это, одетым спал? — спросил он строго меня.
— Видишь ли… — забормотали, — я, собственно, не заметил…
— Ладно. Сейчас мы это кончим, раз и навсегда. Ну, будете вы вставать или нет? — гаркнул он на ребят.
Мы соскочили с сеновала и выбежали на двор.
— Трусики у тебя есть? — спросил меня дядя Федя.
Увы. В чемодане, в двух корзинках ив четырех узлах было все, до теплых фуфаек и лакричного порошка включительно, но трусиков там не было.
Трусиков там не было
Тетя Лиза пришла мне на помощь, и через пять минут я гордо вышел на крыльцо в старых Юркиных трусиках и в Васькиной спортсменке, с открытой шеей и рукавами.
Юрка посмотрел на мои руки и на шею, сравнил их со своими и фыркнул:
— Эх, ты, презренный бледнолицый!
