Мы были первыми - Алексей Ефремович Шилов
— Полно тебе, Никита Силантьевич! Пошто так мальчонку истязаешь? Нешто, он виноват?
Дядя Никита отпустил Колькину руку.
— А кто же виноват?
— Егорка виной всему, он их наущает. Ты покалякай с ним, а то совсем испортит тебе парнишку… Нынче капусту подергал, а завтра гляди кого-нибудь ножом в бок пырнет!
Колька подошел к нам. На глазах у него выступили слезы.
— Больно? — посочувствовал ему Васька.
— Щекотно, — огрызнулся Колька и ушел в избу.
А Тарас Нилыч все наговаривал дяде Никите.
— И зачем Егорка среди людей смуту сеет? Все мы православные, под одной властью находимся и должны жить в мире да согласии. А он Митьку с дружками на Фомку с товарищами натравляет, твоего парнишку — на сынишку отца Никодима… Вражда идет на селе и между парнями и между отроками. Потолкуй с ним, пока не поздно. А то большой беды можешь нажить. Ну, прощай. Дела ждут.
Он ушел. Дядя Никита, надев картуз, тоже хлопнул калиткой.
— Должно, к дяде Егору пошел. Наверно, ругаться будут, а может, драться сцепятся, — шепнул мне Васька, — айда посмотрим.
Он побежал к задней калитке, я за ним.
Мы миновали несколько огородов и очутились у невысокого плетня.
— Садись и гляди, — шепнул Васька.
Дядя Егор жил не богаче нас. Саманная избенка под соломенной крышей, плетнем огорожен двор. Я еще ни разу не видел дядю Егора. Сейчас он на дворе обтесывал топором жердь и вполголоса напевал басом:
Мы — красная кавалерия, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ…
— Эх, и басище у него! — восторженно прошептал мне в ухо Васька.
…О том, как в ночи ясные,
О том, как в дни ненастные
Мы гордо и смело в бой идем!..
Продолжал мурлыкать себе под нос дядя Егор. Прищурив один глаз, проверил: ровно ли обтесал.
Он высоченного роста, длиннющие усы прокопчены табачным дымом. Примерил жердь, хороша ли будет наклеска к рыдвану.
— Коротковата малость, — почесал он в затылке и опять запел:
…Веди ж, Буденный, нас смелее в бой!
Пусть гром гремит, пускай пожар кругом…
Тут во двор вошел мрачный дядя Никита.
— Ну, вылитый цыган, — хихикнул Васька.
— Слушай, Егор, ты мне парнишку не порть! — сразу начал дядя Никита.
— А чем я его порчу? — удивился дядя Егор.
— Рассказываешь ему всякие сказки, а он, черт знает, что бедокурит!
— Ска-азки? Это какие же сказки я ему рассказываю?! — загремел басом дядя Егор. — Может, те, как с тобой две недели по деникинским тылам скитались, или как у казаков из-под носа раненого командира эскадрона увезли? А может, то сказкой назовешь, когда мы в разведке в замке пана в засаду к полякам попали?
— Но ты послушай, чего он вытворяет! — начал горячиться дядя Никита. — У монашки намедни трубу заткнул. Затопила баба утром печку и чуть было дымом не задохнулась! У Тараса Нилыча всю капусту подергал. Это как?!
Они стояли друг против друга: один высокий, костлявый, другой — низкий, кряжистый.
— Сейчас тузиться начнут, — дрожал от волнения Васька.
— А ты знаешь, что эта ведьма-монашка совсем замучила сироту?! Знаешь, что этот мироед Тарас работника в кровь избил?! — басил дядя Егор пуще прежнего. — Трубу затыкать или капусту дергать — это озорство, согласен. Но парнишка сделал это в отместку. Он больше не знает, как помочь обиженным. А родной отец вместо того, чтобы разъяснить ему все, готов шкуру с него спустить! Эх ты, конармеец… Поглядел бы сейчас командир полка, каким стал его лихой разведчик Никита Казаков, со стыда бы сгорел! — махнул рукой дядя Егор.
— Это почему же? — насупился дядя Никита.
— Потому, что ты в кулаки метишь!
— Я своим трудом хозяйство наживаю.
— Пока своим, но через годик-другой уж неуправно одному-то станет, придется работника нанимать. А разве мы для этого свергали царское самодержавие? Для этого рубали беляков, чтобы самим потом угнетать трудовой народ?!
— Чего ты ерепенишься? Никто не собирается угнетать трудовой народ, — пробубнил дядя Никита, опустив глаза.
— Ты не собираешься, другие угнетают! В деревне идет классовая борьба, а конармеец Никита Казаков зубами вцепился в свое хозяйство!.. Дальше своего носа ничего не видит. «Моя хата с краю».
— Ну, опять завел про свое… — покачал головой дядя Никита, затем повернулся и зашагал со двора.
Тут к нам подошел Колька.
— Вы чего притаились? А я вас везде ищу. Ладно, шабренка сказала: «Они в ту сторону побежали».
— Отец твой приходил, — сообщил Васька.
— Чего он?
— Про тебя говорил, а дядя Егор его так шуганул, он еле ноги со двора унес.
— Врешь ты все. Сейчас сам у дяди Егора спрошу, — сказал Колька и толкнул плетеную из хвороста заднюю калиточку. Мы с Васькой пошли за ним.
— Здорово, дядя Егор, — тряхнул кудлатой головой Колька.
— Здорово. Легок на помине. А вы что, воды в рот набрали? — напустился на нас дядя Егор.
Тогда и мы с Васькой поздоровались.
— Зачем отец приходил? — допытывался Колька.
— За надой. Понятно? Мал ты еще у старших отчет требовать. А учиться у старших тебе надо. Давай вот сядем с тобой в холодок да потолкуем.
Дядя Егор сел на зеленую травку и привалился спиной к плетню. Мы угнездились рядышком с ним. Он достал из кармана кисет, свернул цигарку. Насекой добыл из кремня на трут искру, раздул ее и прикурил.
Изо рта и ноздрей у него повалил дым. Нос у дяди Егора большой, глаза большие и кадык тоже большой.
— Вот ты подергал у Тараса-мироеда капусту, — зарокотал дядя Егор, глядя на Кольку.
— Далась вам эта капуста, — пробурчал тот, глядя в землю.
— А ты слушай, да на ус наматывай, — сдвинул себе на затылок старую солдатскую фуражку дядя Егор. — Капуста, ведь, Коля, ни в чем не виновата. Виноват Тарас; его надо с корнем выдергивать. Но он не один такой эксплуататор, их много, кулаков-то. Значит, в одиночку с ними бороться нельзя. Надо против них идти организованно, сообща. Так нас, большевиков, учит Советская власть.
— В Глушицу ведь не дошла Советская власть, — говорю ему слова отца.
— Это как не дошла?! — вытаращил на меня глаза дядя Егор. Кадык у него сердито подпрыгнул вверх. — Девятый год у нас Советская власть.
— А зачем же Тарас Нилыч хозяйничает в селе? Души у бедноты покупает? — не унимался я. Васька испуганно толкнул меня в бок. Удивленно посмотрел Колька.
— Вон ты про что, — почесал щетинистую щеку дядя Егор, посмотрел
