Майте Карранса - Избранница
— В таком случае нет никаких проблем. Я ее бросаю, и дело с концом.
Цицерон снова успокоился. Какая мерзость эти воспоминания, среди которых всплыла его жалкая персона, ведь Анхела решила потерять его так, как теряют бесплатную рекламную ручку, и при этом нисколько не жалеют.
— Но я оставила на себе трусы, — вдруг добавила она с нежностью, не лишенной плутоватости.
И Цицерон, у которого глаза вылезали из орбит, заметил, что на Анхеле его трусы, которые ей великолепно шли.
— Трусы?
— К чему носить трусы, если можно носить трусики? — спросила удивленная Лилиан.
Анхела пожала плечами с изяществом стюардессы:
— Они удобнее.
Цицерон сильно удивился. Анхела не упомянула хозяина трусов, она говорила обиняками, чтобы хранить свои мысли в тайне.
Разве не так? Цицерон не ошибается? Анхела хотела оставить что-то на память о нем? Или он все это придумал, ибо не хотел признать себя неудачником, которого все девушки использовали в какой-то момент своей жизни, чтобы выманить у него толстовку, трусы, а потом отделаться от него? Анхела была огорчена? Она проявила человеческие чувства?
В этом Цицерон был не очень уверен. Он понятия не имел, кто такая Анхела, тем более в кого она перевоплотилась. Она в любой момент могла воплотиться в волчицу. А вдруг она вампир или серийная убийца? Все было возможно.
Однако, призвав на помощь немного математики и логики, Цицерон не нашел достоверного подтверждения, что прежняя Анхела, оказавшись в новой оболочке равнодушия, вынашивает какие-либо козни.
Наряженная в новые одежды, с распущенными волосами и закрепленной на лбу жемчужной диадемой, она казалась восхитительной принцессой.
— Она прелестна.
— Она очаровательна.
— Финвана будет пленен.
— А Оонаг будет ревновать пуще прежнего.
Так рассуждали феи под звуки шагов Анхелы, репетировавшей танец на опушке леса.
Цицерон снова тер глаза. Призрачная новая Анхела со светлыми волосами, развевавшимися по ветру, с обутыми в вышитые шелковые туфли ножками казалась так же нелепой, как и присутствие двух фей. Тем не менее это видение было явью. Как столь же настоящей оказалась парадная карета, запряженная четырьмя темными, как ночь, лошадьми, которая бесшумно появилась среди листвы. Каретой правил статный гофмейстер.
Придворный опустился на колени перед Анхелой, уперев одно из них в землю, затем грациозно предложил ей руку.
И Анхела, будто проделывавшая этот ритуал всю жизнь, изящно коснулась своей рукой тыльной стороны ладони придворного и грациозными шагами проследовала к карете, двери которой сами растворились перед ней.
Девушка элегантно поднялась по ступенькам, приподняв юбку, чтобы не испачкать ее, и исчезла в темноте среди бархатных сидений.
— Ну, что скажете? — спросила Фиалковая фея с легким беспокойством в голосе.
— Она совершенна. Просто само совершенство, — заявил искренне восхищенный Дианкехт, затем, внимательно посмотрев на Лилиан, добавил: — Но не столь совершенна, как ты.
Лилиан покраснела и снова обратила внимание на свою подопечную:
— Вот увидите, она не подведет. Вы не ошиблись, она совершенна!
Цицерон придерживался того же мнения. Новая Анхела была самим совершенством, в этом не оставалось никаких сомнений, однако он предпочитал несовершенную Анхелу — человечную и хрупкую, маленькую Анхелу, худую, белую, похожую на мальчика и плутоватую.
Кем бы ни была Анхела, скрывшаяся в карете в его трусах, она исчезла со скоростью, какая требуется белке, чтобы забраться на дерево. Вместе с ней исчезли гофмейстер, феи и сверкающий порошок, наполнявший опушку светом и ощущением благополучия.
Цицерон поежился от холода, третий раз за этот вечер потер глаза и пришел к поразительному выводу: Анхела испарилась.
Перед ним стоял выбор из трех возможностей: остаться, вернуться в Дублин или последовать за ней. Наверное, самое разумное было бы вернуться в Дублин, но как раз эта возможность волновала его меньше всего. Самым разумным было бы ждать, но это было самым скучным делом в мире.
Отбросив первые две возможности, Цицерон решил действовать. Как-никак надвигалась ночь, а ночь была родной стихией эльфов-охотников, ночных следопытов, которые скрывались в тени, чтобы настичь добычу. Ему не могут не пригодиться многие часы путешествия по волшебным мирам.
Сейчас Цицерон наблюдал за этими мирами не на экране, а ощущал их под своими ногами. Он не нуждался в карте. Он точно знал, как проникнуть в королевство Туата Де Дананн, скрытое под холмами, куда вели подземные ходы. Он проник в виртуальную копию этого королевства всего несколько часов назад.
Цицерон с воодушевлением отправился в путь и уже почти стал насвистывать одну песенку, как вдруг оживился, почувствовав свою полезность и еще кое-что. Юноше не хотелось в этом признаваться, однако это новое ощущение, возможно, имело какое-то отношение к тому, что он влюбился.
В жизни Цицерона появилось единственное по-настоящему важное, самое важное и первостепенное дело — вытащить свою Анхелу, девушку, с которой он целовался, из капкана, куда та угодила, и избавить ее от тела, пленницей которого та стала. Каковой бы ни оказалась причина ее превращения и отъезда, никак нельзя было понять, почему она добровольно отдалась в руки волшебных существ.
Анхела была слишком простодушна и не могла проникнуться к ним недоверием. Возможно, она не подозревала, что эти волшебные существа врут почем зря, предают лучших друзей, капризны, непостоянны и жестоки и могут стать кровожадными.
Цицерон спасет ее. Он вытащит Анхелу из этого болота. Он настоящий герой и готов вжиться в новую роль.
Луси
Стоило только Цицерону отойти на некоторое расстояние, как Луси и Антавиана, долго сидевшие на корточках, покинули свое укрытие с отекшими и исцарапанными ногами. Ясное дело, они прятались за кустарниками, которые оказались колючими. С этого неуютного наблюдательного пункта обе девицы пристально следили за тем, что происходило в лесу.
Луси все никак не могла смириться с превращением Марины в Анхелу, напоминавшую ангела. Подобное совершенство ее глубоко задело. Она узрела в этом угрозу, непреодолимую преграду.
— Быть столь красивой невозможно. Ей поневоле приходится страдать, — бормотала завистливая девушка, видя, как Марина вырастает, округляется, обретает другую кожу и волосы, становится топ-моделью.
Хотя в конечном итоге все обернулось хорошо, Анхела исчезла, а Цицерон, оставшись один и упав духом, направился домой.
Шпионки старались идти незамеченными и не попасться Цицерону на глаза.
«Ничто так не раздражает парней, как неосторожные взгляды», — подумала Луси.
Когда обнаружилась могила Патрика и его одежда, она была потрясена и уже не сомневалась, что ее худшие подозрения верны: Анхела убила бедного ирландца.
Но беда Луси была в том, что она не видела фей, чему Антавиана не могла поверить.
— Быть не может, что ты не видела фей. Разве ты не слышала их?
— Нет.
— Ты не видела парадную карету с лошадьми?
— Нет.
— И Дианкехта тоже?
— Нет.
— Должно быть, ты съела какой-нибудь гриб.
— Какой?
Антавиана протянула ей один из тех, что росли под дубом.
— Этот. Если ты пожуешь его, то сможешь увидеть фей.
Луси не переставала удивляться знаниям карлицы, любившей макароны.
— Ты уже жевала такой?
— Для меня в этом нет необходимости. Мир полон фей, волшебных существ, и в детстве я часто видела их всех.
Луси никак не могла проглотить гриб и жевала его без особого удовольствия, не думая о том, что маленькая и непредсказуемая Антавиана может отравить ее.
— Мне бы хотелось, — заявила коротышка, — чтобы при мне всегда была фея, чтобы можно было просить у нее все, что захочется, и чтобы она превращала меня каждый день в другую. Это было бы очень здорово. А кем бы ты хотела стать?
Луси сочла этот вопрос идиотским и не стала отвечать.
Антавиана, не дождавшись ответа, продолжила свой монолог, следуя за ней по лесу:
— Я хотела бы стать знаменитой и высокой, а еще мне всегда страшно хотелось превратиться в собаку. А тебе?
Луси задавалась вопросом, почему на ее пути попалось такое совершенно никчемное существо, как Антавиана. Хуже всего, что без нее нельзя было обойтись.
— А в орангутана? Не делай такое лицо, говорят, что они очень умные. А вдруг у тебя предки были орангутанами? Если бы ты оказалась орангутаном, у тебя было бы одно преимущество — ты могла бы носить те же очки.
Антавиана стала невыносимой. Луси не обращала на нее внимания, но она все равно продолжала говорить.
— Я не хочу быть орангутаном, — проворчала Луси.