Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
— Пришлось что? — спросил я, когда Лаура выпрямилась.
— Наказать его, — пробормотала сестра, толкнув вперед коляску. — Только это не помогло. Ничего не помогало. И приемные родители с Мартином справиться не могли. Он начал сбегать из дома. Шатался где-то, пока его полиция не ловила. Связался с дурной компанией. В общем, — она вздохнула, — опека в конце концов решила, что ему лучше будет в другом месте. И Мартина забрали.
— В психушку? — с ужасом спросил я.
— Не совсем, — уклончиво ответила сестра. — В специнтернат для подростков с поведенческими и другими расстройствами.
Я вспомнил, что об этом месте упоминал Вигго.
— Но брат действительно был болен? — Если так, то Мартин не виноват во всех тех проступках, что ему приписывают. Он просто не понимал, что делает.
Лаура пожала плечами, хмурясь.
— Психиатр нарисовал ему всяких диагнозов, но, по-моему, Мартин просто не мог держать себя в руках. Не умел приспосабливаться, идти на компромиссы. К своим четырнадцати он так и не понял, что иначе не выжить. Вот и нарубил дров, а к последствиям был не готов. — Она обогнула лужу в середине дорожки, с трудом толкая коляску через влажный песок. Я попытался помочь, но она отвела мою руку. Когда мы вышли на сухое, Лаура продолжила. — Мартин потом звонил и писал из интерната. Просил забрать его обратно. Извинялся, обещал исправиться. Только поезд уже ушел.
— Семья отказалась принимать его обратно?
— Он сам виноват. — Сестра стиснула зубы. — Нервы у людей не железные, даже у таких опытных педагогов, как Нильс и Эдит. Это мои мама с папой, — пояснила она. — Им пришлось признать перед опекой, что не справляются с братом. Попросить о помощи. Пути назад уже не было.
— И как Мартин это принял? — спросил я, чувствуя, как тоскливо сосет под ложечкой в предчувствии ответа.
— А он и не принял, — отрезала Лаура. — В принципе, я его понимаю. Когда тебя раз за разом выбраковывают, выкидывают за борт, как лишний груз, кто угодно в конце концов дойдет до края. И либо сломается, либо…
Я терпеливо ждал, пока сестра подберет нужные слова, а воображение рисовало самые мрачные картины — от брата, лезущего в петлю, до брата, поджигающего детдом.
— Либо оборвет все связи с прошлым и попытается выжить самостоятельно, — наконец закончила Лаура. — А мы с Мартином выживали очень по-разному.
— Значит, — пытался соображать я, — он не захотел больше тебя видеть?
— Ни меня, ни приемную семью, — тряхнула головой Лаура. — Никаких посещений или поездок на каникулы. С четырнадцати лет Мартин практически остался один.
— А папа? — вспомнил я. — С ним он тоже не общался?
— Нет. — Лаура немного помолчала, глядя на нависшие низко над макушками деревьев облака. — Он Матильду и тебя все пытался разыскать. Может, и в специнтернате продолжал попытки. Мне говорили, он сбегал несколько раз. Выпустился оттуда в восемнадцать. Я все боялась, что Мартин у меня на пороге объявится. По слухам, он связался с какой-то бандой и то ли торгует наркотиками, то ли сам подсел. А вместо него вот пришел ты.
Сестра остановилась, достала из сумки дождевик и стала натягивать его на коляску. На лицо мне упали первые капли.
— Если увижу Мартина, — медленно сказал я, уже не пытаясь ей помогать, — передать ему что-нибудь от тебя?
Она выпрямилась и посмотрела мне прямо в глаза:
— Ты знаешь, где он?
— У меня есть адрес, — кивнул я. — В Рандерсе.
— На твоем месте я бы не слишком рассчитывала застать его там. — Лаура одернула дождевик и застегнула сумку. — Слышала, он скрывается от полиции.
— Я все же попробую, — упрямо заявил я. — Так передать ему что-нибудь?
Она постояла немного, подставив запрокинутое лицо под прохладную морось и глубоко дыша. Потом взялась за ручку коляски, глядя вперед и мимо меня. Только уголок ее рта дергался мелко, словно в тике.
— Скажи, что люблю его, — уронила Лаура тяжело и толкнула коляску. — Я домой. Не ходи за нами.
Я стоял на дорожке, глядя на ее удаляющуюся спину в бежевом пальто, пока рядом со мной не возникла Маша. Она взглянула на мое мокрое лицо и крепко-крепко обняла. Наверное, подумала, что я плакал. А это был просто дождь. Наверное.
6
— Ну ни хрена се у тебя сестрица! — с чувством всплеснула руками Маша, когда я пересказал разговор с Лаурой. — Она хоть раз спросила, как ты вообще, чем занимаешься, где живешь?
Я покачал головой. Больно было признавать, что, похоже, моя судьба сестру совершенно не волновала.
Мы с Марией шли по дорожке через лес под мелким моросящим дождем — я надеялся, что она знает куда. В голове царил полный хаос. Эмоции и мысли сплелись в пестрый клубок, перепутанный так, будто с ним поиграл целый выводок котят. К тому же я предчувствовал, что этой ночью мне снова будут сниться кошмары. Слова сестры словно приоткрыли дверь в чулан, забитый воспоминаниями. В щелочку видны очертания каких-то предметов, но нужен толчок, чтобы распахнуть дверь до конца.
— Походу, она тебя к матери ревнует. — Маша пнула попавшуюся под ноги шишку. — До сих пор, прикинь? Не переросла детскую травму. А что за отношение к твоему старшему брату? Сначала вылила на него ушат помоев — типа уголовник, неадекват с диагнозами и вообще ужас ее детства, летящий на крыльях ночи. А потом: «Я его люблю!» — Последнюю фразу Мария пропищала, выпятив губы уточкой и явно подражая Лауре, а потом смачно сплюнула. — Короче, если у кого тут с головой нелады, так это у нее. Мне аж за твою племяшку страшно…
— Слушай, давай не надо вот этого, — оборвал я ее, помахав у виска растопыренной пятерней, — Фрейда твоего. Если понадобится психолог, я к профессионалу пойду.
— На какие шиши? — скептически отозвалась Маша. — И Фрейд, к твоему сведению, давно устарел. А Маша тебя вылечит дешево и сердито. Но если без шуток… Тебе в рассказе сестры ничего странным не показалось?
— Кроме того, что Лаура не удивилась моему приходу и как будто уже знала откуда-то о смерти мамы? Нет, больше ничего. — Я скинул с головы капюшон. Мы свернули на дорожку, где ветви хвойных деревьев смыкались над головой, не пропуская дождевые капли.
— А мне кажется, она почти слово в слово повторяет сказанное твоим батей, — многозначительно заявила Маша. — С небольшими
