Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
— Мартин? — По моим расчетам, брату было тогда всего девять, и вот его в очередной раз описывают, как какого-нибудь сына дьявола из ужастика.
Лаура снова кивнула.
— Да. Они сцепились у лестницы. Я видела все из дверей своей комнаты. — Она поежилась, будто шерстяное пальто совсем не грело. Глаза смотрели вдаль, туда, где парковая аллея разделялась на две дорожки. — Мартин… — Сестра коротко перевела дыхание, со свистом втянув воздух. — Он замахнулся на папу, тот перехватил его руки… — Она снова замолчала, быстро и часто моргая покрасневшими веками. — Мартин толкнул отца. Тот сделал шаг назад, поскользнулся и…
Я громко хрустнул пальцами. Сестра вздрогнула и остановилась. По ее лицу пробежала тень. Потемневшие глаза уставились на меня, словно она увидела призрак.
— Мартин тоже делал так, — тихо произнесла она и передернула плечами. — Щелкал суставами. Отвратительный звук.
— Это гипермобильность, — смущенно пояснил я, пряча руки за спину. — Наследственное.
Лаура кивнула, будто ее удовлетворило мое объяснение. Провела рукой по лбу и медленно пошла дальше, чуть покачивая коляску. Оливия спала, раскинув ручки по подушке.
— Выходит, — я пытался осторожно подбирать слова, осмысливая услышанное, — Мартин фактически столкнул отца с лестницы?
— Папа оступился, — холодно поправила Лаура. — Это был несчастный случай. Понятно, что ты почти ничего не помнишь — у тебя был шок. У меня тоже. Мартин единственный сообразил позвонить маме. Та вызвала скорую. И сама приехала почти одновременно с медиками. Потом все закрутилось: полиция, психологи, опека.
— Полиция? Опека? — переспросил я, чувствуя, что подбираюсь к чему-то важному.
До сих пор рассказ Лауры повторял историю отца, вот только Эрик не говорил, что его толкнули. И про полицию с опекой упоминал лишь вскользь.
— После операции отец был в коме, — пояснила сестра. — Так что рассказать, что произошло, он не мог. Допрашивали нас с Мартином и Матильду. Тобой занимался детский психолог. Из мелкого сорванца и непоседы ты превратился в какого-то маленького робота: все время молчал и тупо делал то, что тебе говорили. В общем, то ли психологи, то ли в полиции решили, что у нас в семье что-то не так, и к нам стали таскаться тетки из опеки.
Лаура искоса глянула на меня и вытащила из подвешенной к коляске сумки телефон. Судя по всему, выделенное мне время подходило к концу.
— Потом папа очнулся, подтвердил, что упал сам. — Она убрала мобильник на место и застегнула сумку. — Но тут мама исчезла вместе с тобой, и тогда уж опека взялась за нас по полной.
— А почему, как ты думаешь, мама так поступила? — снова вернулся я к самому больному.
— Бросила нас, когда она была больше всего нужна? — Сестра криво усмехнулась. — Знаешь, сколько бессонных ночей я провела, пытаясь найти ответ? Сколько раз вставала в школу с опухшим от слез лицом? Сколько часов провела у окна чужого дома, ожидая, что она вот-вот покажется на дороге?
Лаура закусила губу и зло тряхнула головой.
— Ты вообще представляешь, каково это: прийти из школы в пустой дом, ждать мать с братиком к ужину, поесть что-то самой, потом еще ждать, звонить и попадать на автоответчик?.. — Она перевела дыхание и замедлила шаг, пытаясь взять себя в руки. — Мы с Мартином позвонили отцу только на следующий день, когда сходили в садик и выяснили, что Матильда тебя забрала еще вчера. Может, поэтому вас и не нашли, — горько заключила сестра. — Мы дали ей хорошую фору. Думали ведь, она объявится, маленькие идиоты.
Некоторое время я молча шагал рядом, не зная, что сказать. Попробовал представить, что мама бросила бы меня вот так, когда мне было двенадцать, и меня замутило.
— А она не оставила письма или записки? — без особой надежды спросил я.
— Ни строчки. — Лаура поджала губы, решительно сворачивая налево по дорожке, ведущей к выходу из парка.
— Значит, вас с Мартином отправили в приемную семью? — подытожил я.
Сестра кивнула.
— А где вы жили? Далеко от фермы?
— Не очень. — Ее лицо немного посветлело. Рассказывать о том, что случилось дальше, было для Лауры, видимо, проще. — Мы ведь должны были остаться в той же коммуне.
— Брёнеслев? — спросил я.
— Яммербугт, — уточнила она и добавила: — Нам повезло: мы всего пару недель провели во временной семье, а потом нас поместили в постоянную. Я у них прожила до восемнадцати. Замечательные люди. Добрые, заботливые. У них было двое своих детей и еще один приемный — мальчик, примерно твоего возраста. В какой-то мере он заменил мне тебя, — печально улыбнулась она.
— А Мартин? — спросил я, припомнив ее слова о брате, «выросшем в психушке».
— Он так и не смог там ужиться, — покачала головой Лаура. — Постоянно конфликтовал с другими детьми, да и с родителями приемными тоже. Прогуливал школу, дрался. Характер после всего случившегося у него только ухудшился. Меня он совсем перестал слушать.
— Отец сказал, он поджег вашу ферму, — вставил я. — Это правда?
Лаура бросила на меня косой взгляд.
— Возможно. Наверняка знает только Мартин. Но ферму он ненавидел, это точно.
— Почему? — удивился я.
Сестра невесело рассмеялась.
— Представь себе, нос приемному отцу сломать или избить одноклассника — это пожалуйста, в порядке вещей, а вот животных Мартин любил. Особенно птиц. Промышленные цеха он просто не переносил — считал весь отцовский бизнес живодерством. Папа думал, сын вырастет, продолжит его дело, но нет. Не вышло. Если Мартин и помогал отцу, то только из-под палки. А один раз даже вытащил курицу, переставшую нестись, из убойной машины, прямо из жерла, и домой принес. Сказал, она будет его питомцем.
— Цыпа! — выдохнул я.
— Точно. Так Мартин ее назвал. Выходит, ты помнишь?
Я оживленно кивнул:
— Да, смутно. Она в саду жила. У нее еще был свой домик.
— Ага, — покосилась на меня сестра. — Мартин наш старый игровой домик для нее приспособил. Покрасил его даже.
— В красный.
— Да. Курица отъелась, обросла перьями и даже снова нестись начала. — Лаура хмыкнула, покачав головой. — Отца, конечно, все это не радовало. Он считал, раз уж Мартину понадобилось домашнее животное, надо завести что-то нормальное, подходящее для пацана. И принес домой щенка.
— Спот, — подсказал я.
— Точно. Эту черную бестию, кроме отца и тебя, никто терпеть не мог. Да и твоя любовь быстро кончилась.
— Почему? — Я нахмурился. Как ни силился, собаку я никак не мог вспомнить, несмотря на все отцовские истории.
— Наверное, потому что она задушила Цыпу, когда подросла.
— Вот черт! — вырвалось у меня. Такого поворота я не ожидал.
— Просто в Спот силен был охотничий инстинкт, — пожала плечами Лаура. —
