Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
– На берег! – крикнула она.
– Рано. Знаешь, сколько времени я проводил в этой воде?
– Я не ты, Ален. Я не люблю холод.
Он приглушенно рассмеялся и снова принялся мерить шагами берег.
–И я не любил. Но она считала, что я должен. Вода исцеляет душу. Сейчас еще не так холодно, как было тогда, когда я впервые остался один под каскадом. Мне нельзя было выходить. Если я выходил, получал удары плетью, как в средневековье.
– Меня тоже плетью бить будешь?
– Кто знает.
Жаклин сделала еще один шаг вперед. К берегу. К костру. Скоро она перестанет чувствовать ноги. Зубы стучали, тело тряслось, но Жаклин смотрела на Алена, пытаясь найти уязвимое место в его броне, чтобы ударить. О нет. Она никогда не считала себя жертвой. Она больше не хотела никого спасать. Только себя.
– Ну вот и проверим, – пробормотала она.
Еще несколько шагов. Ноги стали тяжелыми, кроссовки напитались влагой. И плевать. Лишь бы дойти. В какой-то момент ей показалось, что все получится. Показалось, что он сейчас рассмеется, обнимет ее, даст плед, подведет к костру. Но когда до спасительно тепла оставалось несколько шагов, Ален вдруг ринулся к ней и коротким ударом в грудь отбросил туда, где она находилась минуту назад. Жаклин оступилась и полетела в воду, а потом чуть не захлебнулась, закричала, когда он схватил ее за волосы и потянул вверх. Их лица оказались очень близко, и, несмотря на темноту, девушка рассмотрела, как исказились и обострились черты его лица. Она попыталась его оттолкнуть, молотила кулаками по груди, плечам, но он снова дернул за волосы, и она жалобно вскрикнула.
Щеку обожгла пощечина. Ален склонился над ней, сковывая холодным взглядом.
– Ты же хочешь быть со мной, детка.
– Ты рехнулся, Ален?
– О нет. Не рехнулся. Я считаю, что единственный путь в мою жизнь – пройти все то, через что проходил я. Шаг за шагом.
– Если какая-то мразь пытала тебя в детстве, это не значит, что ты должен…
Очередная пощечина ослепила ее. Ален что-то выкрикнул и, схватив девушку за плечи, толкнул на глубину. Жаклин потеряла контакт с почвой и ушла под воду. От холода свело ноги и руки, у нее не осталось сил на борьбу, но она все равно попыталась. Взмахнула руками в бессмысленных поисках точки опоры, но тело стало тяжелым. Бесконечность прошла прежде, чем ее рука коснулась каменистого дна.
III
– Ты можешь остаться со мной.
– Что? – Джеральд поднял глаза от нотной тетради, в которой фиксировал партию новой песни для той самой певички, запись которой Тео сорвала несколько недель назад. Он внимательно смотрел на Теодору и выглядел как человек, которого вырвали из глубокой задумчивости. Такой характерный слегка стеклянный взгляд. Когда-то она думала, что почти любит его. Кажется, это было в прошлой жизни.
– Название концертной программы. «Ты можешь остаться со мной».
– Это слишком интимно и вызывающе для Авироны, – бросил продюсер и вернулся к своему занятию.
Тео опустила руки на клавиатуру фортепиано и взяла несколько аккордов. Прикрыла глаза. Мелодия рождалась в глубине души, опровергая предположение, что творить можно только в том случае, если сердце разбито. Она писала песни всегда. Когда ощущала счастье, когда болела, когда была одинока или окружена поклонниками. И сейчас она тоже писала, радуясь, как ребенок, что приехала в студию. А еще больше – что Джеральд вел себя так, как будто их никогда не связывала непозволительная близость, как будто его губы никогда не изучали ее тело, а она не отвечала ему с бесстыдством, на которое ранее не была способна.
После ссоры в гримерке они не разговаривали. И хорошо. Тео никогда не считала себя взрывной, но, видимо, дошла до определенного рубежа, когда уже не можешь держать все в себе. Это был сложный вечер, и Теодора до сих пор не оправилась. Но Грин залечил ее раны, и она решилась приехать поработать. Как-никак контракт подразумевал определенные обязательства, а она предпочитала отрабатывать.
– А какая, по-твоему, Авирона? – спросила Тео.
Джеральд снова отложил нотные листы, на этот раз на его лице отразилось легкое недовольство. На глаза упали светлые пряди, но он не стал их отводить. Развернулся в кресле, показывая, что готов к диалогу.
– Ее секрет был в тайне.
– «Был»?
– Мне сложно планировать концерты. Ты видела публикации?
Она вспыхнула.
– Нет. Мне было не до того. И это не моя работа.
–Да.– Он сдержанно кивнул.– Это моя работа. И я не понимаю, как ее выполнять. Честное слово, если бы можно, я бы купил СМИ, но им нужны чертовы инфоповоды. А пока все затмило неудавшееся самоубийство твоего отца. Если бы он на самом деле умер, мы смогли бы… Черт! – Он резко замолчал и приложил пальцы к губам. – Я мудак. Когда работаю, забываю о личном.
– Могли бы использовать его смерть? – ровно закончила его фразу Тео. – Да. Вышел бы фурор. Вроде «Она выбрала себя и музыку, попросила у отца прощения со сцены, и в тот же вечер он повесился, не выдержав позора. Какое замечательное начало карьеры».
– Тео, тебя разорвут.
– Нет. – Она покачала головой. – Теперь никто меня не тронет.
Снова покраснев, Теодора опустила взгляд на черно-белые клавиши фортепиано. Невольно она начала наигрывать финальную песню, во время исполнения которой, глядя прямо в зал, туда, где сидел Аксель, думала, что это последний шанс донести до него все то, что чувствует. Та женщина еще не потеряла брата. Та женщина была счастлива, даже если считала себя несчастной. У нее были смысл, цель и твердая почва под ногами. Она жила в другом мире. А сейчас? Сейчас Тео боялась думать о будущем, отдавая предпочтение недавнему прошлому. Теплым объятиям Акселя. Его чуть слышному дыханию. Невероятному чувству безопасности, которое она никогда и ни на что не променяет.
– Прекрати, – неожиданно жестко попросил Джеральд.
Инструмент жалобно застонал, когда Теодора неловко ударила по клавишам. Она осеклась на половине строчки и с удивлением посмотрела на продюсера. Тот все так же сидел в своем кресле, развернувшись к ней всем корпусом. И смотрел. Смотрел…
Тео почувствовала, как ускоряется сердцебиение. Она узнавала этот взгляд. Мрачный и решительный, полный скрытых эмоций, полный напряжения, к которому она сейчас была не готова. Джеральд медленно встал:
– Не могу слушать эту песню. Давай уберем ее из программы.
– Почему? – От волнения голос сел, и вопрос прозвучал скомканно.
Мужчина не ответил. Он
