Замерзшее мгновение - Камилла Седер
— Она ведь на самом деле уже мертва, мама. Ведь ее мозг умер, — сказал Себастиан.
Он не успел среагировать — так молниеносно она выпустила его руку и дала ему пощечину; щеку будто обожгло огнем. Сульвейг зарыдала и бросилась ему на шею. Запах леденцов от кашля сменился запахом маминых волос. Он не был ни плохим, ни хорошим, этот запах — просто мамины волосы. Она рыдала.
Он закрыл глаза и выдавил пару слезинок.
— Теперь мы должны бороться, Себастиан, — сказала она.
Ее волосы попали ему в рот. Вдруг он вспомнил, как назывался комикс: «The Living Dead». «Живые мертвецы».
Он снова переехал домой.
Ночью Сульвейг пришла к нему в комнату. Раньше она никогда этого не делала.
Он спал без сновидений, но проснулся в панике, с ощущением, будто чья-то рука сжимает его горло и не дает дышать. Это не могли быть руки Сульвейг, потому что она находилась в дверях, в другом конце комнаты. В коридоре горела лампа. С кровати, стоявшей в темном углу, Сульвейг казалась просто силуэтом: длинные волосы свисали над узкими плечами, как кучки травы.
Он попытался выровнять дыхание и обещал себе впредь спать со светом. Он еще не знал, как вести себя с Сульвейг, осуждает ли она его. Сидит ли на лекарствах. Полностью ли она все понимает.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
На этот раз она не ответила, просто стояла и, кажется, покачивалась. Словно в комнате дул ветер, а ей не хватало сил противостоять ему. На мгновение он подумал, что она пьяна.
— Мама, — снова сказал он и услышал, насколько просителен его голос. Себастиан ненавидел просительный голос. Он хотел встать, подойти к ней и почувствовать, что давно уже не беззащитный ребенок. Напомнить себе, что перерос ее на голову, быть более защищенным, одетым. Увидеть ее лицо. — Мама.
— Ты бы знал, каким испуганным выглядишь, когда я смотрю на тебя, — произнесла она голосом, напоминающим тонкий, треснутый фарфор. — Ты боишься меня, мой мальчик. Потому что думаешь, будто это из-за тебя Мю поехала в ту ночь, когда все случилось. И знаешь, что мне известно, как ты отказался поехать с ней, и поэтому она умерла одна в лесу. Ты думаешь, что с таким же успехом мог сам изнасиловать и убить ее. Не важно, кто нанес последний удар. Важно, кто ударил первым. Об этом ты думаешь. Поэтому боишься.
Себастиан уставился на силуэт, чтобы увидеть, не приближается ли тот к кровати, но он неподвижно стоял в дверях, перестав качаться. Слова, кажется, придали слабой фигуре сил.
— Ее не изнасиловали, — тихо сказал он. — Она упала и ударилась головой о камень.
— Тебе не надо бояться, но я говорю так, как говорила, когда ты был маленький, Себастиан. — Мать медленно повернулась к коридору, и на мгновение он различил ее профиль со слабым подбородком. — Ты должен признаться, а не делать вид, что ничего не происходит. Когда ты делаешь вид, будто ничего не происходит, я сержусь. Ты же не хочешь, чтобы я сердилась? Ты ведь все, что у меня теперь осталось. Мы должны держаться вместе.
Голос пропал, когда она закрыла дверь в свою спальню. Себастиан зажег ночник и бессмысленно уставился на коврик в виде рыбки, пытаясь дышать ровно. Прошло неизвестно сколько времени, прежде чем он обратил внимание на звук секундной часовой стрелки.
Осознание того, что хотела от него рука, сжавшая горло, начало обретать форму.
Коврик в виде рыбки скользнул в сторону, обнажая пятно на линолеуме, точно такой же величины, как перед кроватью в Рюдбухольме. Он подумал, что это удивительно и, вероятно, является тем знаком, которого он ждал, сам того не зная.
«Что было сначала: ковер или пятно? — монотонно бубнил он про себя, пока сердце не перестало бешено колотиться в груди. — Что первично, курица или яйцо, ковер или рыба?»
Очнувшись, он решил, что должен искать еще знаки. Для этого ему нужно отправиться в больницу.
Он торопливо оделся, выскользнул в коридор и надел ботинки и куртку. Дверь в комнату Сульвейг была закрыта, однако из-под нее пробивался свет. Он напряженно прислушался, но не смог понять — или мать так глубоко спит, или это его собственное затрудненное дыхание; в этой квартире он не контролировал свое тело.
Как только он вышел из дому, сердечный ритм начал восстанавливаться. Когда его окружил неоновый свет пустых городских улиц, он перестал бежать и выплюнул изо рта привкус крови.
Как он и ожидал, никто не присматривал за человеком с умершим мозгом.
— Ничто, когда-либо совершенное, никогда не будет иметь никакого значения, — бормотал он. — Так зачем же смотреть?
Мю лежала в палате одна, окруженная аппаратами, поддерживавшими в ней жизнь. Желтоватый ночник был милостиво включен для родственников или, может, для ночной медсестры, которая рано или поздно должна совершить обход: проверить вдохи и выдохи респиратора, проконтролировать мониторы, сообщавшие, как себя чувствуют живые мертвецы. «The Living Dead».
Шансы на то, что медсестра появится в течение ближайшего получаса, слишком малы. А через полчаса его уже здесь не будет.
Себастиан взял вялую руку, лежавшую на одеяле, и удивился, насколько она теплая, — поразительно, как врачам удается столь успешно поддерживать в теле жизнь. Они наверняка гордились собой, эти доктора, протянувшие трубки через тело его сестры. Они ведь ничего не знали.
Не знали о границе между жизнью и смертью, о бесконечном страхе и неприкаянности. Не знали, каково это — не найти себе места, потерять право на этот мир, не имея возможности войти в следующий, царство мертвых, потому что другие своим решением привязали тебя за руки и за ноги, чтобы помешать оторваться и освободиться.
Он напомнил себе, что, согласно комиксу, в состоянии пограничного человека есть один особенно мучительный аспект — пограничная страна была интегрирована в обычный мир.
Ему показалось, что это Мю шепчет ему:
— Пограничные люди, эти несчастные, незримы, но каждую секунду вокруг нас — они нас видят, а мы их нет. Поскольку невозможно уловить разницу между обычным умершим и живым мертвецом, даже для самого живого мертвеца, — они постоянно боятся друг друга: неприкаянность рождает страх. Боязнь рождает страх. Страх рождает бессилие. Бессилие рождает злобу, и живые мертвецы кипят от гнева, но не могут никуда его направить, потому что невидимы для всех,
