Замерзшее мгновение - Камилла Седер
— Вы хотите сказать, что человек, воспользовавшийся моими документами, кого-то убил?
Телль не ответил, наблюдая, как лощеный фасад Шёдина впитывает полученную информацию.
— Почему вы не заявили о краже бумажника? — наконец спросил он.
— Я заявил! — возмущенно воскликнул Шёдин. — Если бы кошку моей дочери не задавила машина, я заявил бы сразу, как только вернулся домой из магазина «Кууп», где украли бумажник. Я делал покупки в «Куупе» в Буросе, и пока оплачивал и упаковывал товары в кассе, вор стащил бумажник — может, я отложил его на несколько секунд, складывая покупки…
— Когда вы заявили в полицию?
— Через два дня, двадцать восьмого декабря.
— Вы не помните, кто стоял перед вами или сзади вас в очереди в кассу? Может, кто-то подходил к вам излишне близко?
Шёдин решительно покачал головой.
— Я уже думал об этом, поскольку мне, естественно, было интересно, кто решился стянуть бумажник у меня из-под носа, но… не помню ничего особенного.
— Может, вы помните, в какую кассу стояли?
— Да, это самая дальняя касса от входа. Я еще вернулся и спросил кассиршу, не находила ли она мой бумажник. Она, естественно, его не видела.
— Хорошо.
Телль встал и протянул Шёдину руку.
— Я посмотрю ваше заявление. В остальном мы закончили.
Марк Шёдин сидел еще с минуту. Он снял очки, протер и только потом без спешки покинул допросную вместе с Теллем.
— А каковы перспективы вернуть мой бумажник? — смиренно спросил он.
— А вы сами как думаете? — ответил Телль и оставил аудитора на произвол судьбы или, точнее говоря, передал в руки секретаря, который помог ему найти выход.
Именно это он и предполагал — удостоверение личности украли. Вероятность того, что убийца взял напрокат «чероки» в Ульрицехамне, увеличивалась, и следовало работать в этом направлении.
Он заглянул в комнату Гонсалеса.
— Немедленно распорядись доставить сюда джип из Ульрицехамна для технического обследования.
Гонсалес начал набирать номер «Юханссон и Юханссон», а Телль услышал, что в его комнате звонит телефон.
Определитель показал номер Сейи Лундберг, и он немедленно вспомнил изучающий взгляд Остергрен утром. Черт, он забыл свое обещание зайти к шефу сразу после встречи, и теперь Остергрен еще больше заинтересуется, почему Телль ее избегает. Он ведь избегал ее. Телефон замолчал.
Один пропущенный вызов.
Иногда в жизни приходится делать выбор — убеждал он себя. Единственный правильный выбор в ситуации, когда он рисковал потерять репутацию на работе, — закончить отношения с Сейей Лундберг, которые только начались. На самом деле это был не правильный, а единственно возможный выход. Поскольку, как уже было сказано: если он потеряет работу, что у него останется?
С тяжелым сердцем он направился к кабинету Эстергрен и узнал от секретаря, что та уже ушла домой. Он почувствовал явное облегчение, хотя просто смешно, ведь завтра проблема никуда не уйдет.
Избежав трудного разговора с Эстергрен, он понял, что готов прослушать сообщение Сейи: «Я пытаюсь заниматься перед экзаменом, но мысли все время возвращаются к тебе. Я сдаюсь и звоню, потому что ты, похоже, не позвонишь никогда. Я решила, что мне уже поздно играть в неприступность — на самом деле я не такая».
Ее голос прервался, оставив болезненную пустоту. Телль стер сообщение.
41
1995 год
Пока он не увидел ее на лестнице — ненакрашенную, лохматую, страшную, как Баба-яга, — мысль о Сульвейг вызывала у него желание загнать иголки в мозг, только бы не думать о ней.
Он представлял себе, что будет скрываться годами, а потом, лет через двадцать, они случайно встретятся на улице. Только так она могла присутствовать в его сознании. В мыслях он представлял, что ему двадцать пять, он в бежевом летнем костюме, позволяющем ему излучать уверенность, которая, как он думал, приходит с возрастом. Почему-то эта сцена всегда происходила в Вилластадене, рядом с одним из входов в парк Аннелунд. Он берет ее узловатые серые руки в свои, а она шепчет: «Я потеряла тебя из-за своей глупости, Себастиан. Позволь мне не потерять тебя вновь».
И он, конечно же, простит ее. В одной из версий она говорила: «Я искала тебя по всему миру», — но это было уже совсем невероятно. У Сульвейг ни за что не хватило бы сил проехать по миру, да и единственным местом, где он мог спрятаться, сбежав, была квартира Брассе. Из всех его знакомых только Брассе имел свою квартиру.
Если бы он пошел к Кристеру, мама Кристера позвонила бы Сульвейг уже на следующий день. Кроме того, мама Кристера, да и любая другая мама тоже, не позволила бы ему прийти с рюкзаком и остаться жить.
Учитывая, что существование квартиры Брассе не было тайной, Сульвейг стала бы искать в первую очередь у него, и ей не требовалось для этого обойти весь мир. Реши она искать его, как решала в его мечтах.
И она действительно решила. Она нашла его. Как бы ни был тяжел груз его вины, все равно отыскала. Необычайно теплая энергия заструилась по его телу, и он вдруг понял, что до сих пор мерз. Он не знал сколько, но когда усталая баба-яга посмотрела на него, ему странным образом показалось, как будто он сел в горячую ванну после похода на лыжах в метель.
— Что ты здесь делаешь? — все равно сказал он, чтобы удостовериться, не будет ли она обвинять его в убийстве и не бросит ли бомбу в засранную однокомнатную квартирку Брассе.
— Они заставили меня подумать, прежде чем я приму решение, — тихо произнесла Сульвейг. Она выглядела как ребенок, такая худая в этих грязных, вытянутых на коленках лосинах и светло-желтой длинной вязаной кофте, плоско лежавшей на груди. На ногах у нее были кроссовки, когда-то белые, тонкие резиновые подошвы которых практически полностью стерлись. Даже морщины на лице, за клочьями серых волос, не позволяли ей выглядеть как женщина средних лет.
— Ты, наверное, до смерти замерзла, — показал он на ее ветровку и кроссовки.
— Они заставляли меня подумать, — снова произнесла она, — хочу я отключить Мю или нет.
Голос стал выше и сорвался на фальцет. По лестнице разнеслось эхо. Он услышал, как внизу открылась входная дверь и кто-то стал подниматься.
— Ты зайдешь или как? — спросил он, обрадовавшись, что Брассе нет дома. Сульвейг с неожиданной решимостью вошла в маленькую прихожую. Она стояла так близко, что он чувствовал ее дыхание — леденцы от кашля и какой-то химический запах. Она так сильно стиснула его руку, что остались синяки в форме ее пальцев.
— Они думают,
