Черный часослов - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури
Он схватил меня за талию и притянул к себе. Я не сразу понял, что произошло. И даже не почувствовал боли, когда он ударил меня в бок острым стальным пуансоном, вроде тех, что лежали на столе в его кабинете.
На мне была белая футболка, и на ней тотчас проступила хлынувшая кровь.
Несколько человек, проходивших мимо павильона, заметили меня, окровавленного, и стали кричать, звать полицию, не догадываясь, что полиция была уже на месте.
Инспектор Менсия и двое сопровождавших ее сотрудников с криками «Стоять, полиция!» выхватили оружие и бросились вперед сквозь толпу, где начался хаос.
Я стоял в каком-то оцепенении, словно парализованный. Неужели я должен был умереть так же, как моя мама, – от рук того же человека и от того же оружия? Неужели такова была наша судьба как матери и сына? Быть разлученными сразу после рождения и прийти к одному финалу?
Единственное, что мне оставалось, – попытаться задержать убийцу, не дать ему уйти.
Я изо всех сил вцепился в Калибана – в этого дикаря, которого я наконец увидел перед собой, посмотрев ему в глаза, когда он вонзил мне в бок пуансон. В его взгляде не осталось ничего от робкого владельца типографии; я видел в его глазах ненависть – причем вовсе не холодную ненависть психопата.
Ненависть Калибана была очень старой, личной и имела причину. Он ненавидел мою маму и ненавидел меня – вот что я ясно увидел в нем теперь, и, должно быть, именно это вывело меня из состояния ступора.
Я навалился на него всем телом, крепко стиснув обеими руками. Благодаря этому он не смог нанести мне второй удар или убежать из павильона.
Вскоре появилась инспектор Мадариага в сопровождении двух полицейских. С разбега перепрыгнув через прилавок, она направила пистолет на Хуана де ла Куэсту, целясь ему в голову:
– Хуан, отойдите от Унаи. Вы задержаны.
59. Беглянка
1976 год
Ты возвращаешься в особняк Оливьеров, зная, что это последний раз, когда тебе пришлось переступить порог этого дома. Ты должна бежать. Дон Касто, разумеется, устроит все так, чтобы судья проигнорировал доводы о том, что это была необходимая самооборона.
В доме никого нет: Кармен ушла в кино, дон Касто – на дружеских посиделках в «Сиркуло Виториано», а маленький Нико еще не вернулся из своей школы Саградо Корасон.
Есть, однако, одна свидетельница: горничная. Она видела, как ты вошла в дом, и ты специально спросила у нее про Диего. Теперь его имя обжигает тебя, и ты знаешь, что так будет всю твою жизнь: ты убила его, он уже никогда не станет главой семейства, почтенным патриархом, к роли которого готовила его судьба, – и именно ты лишила его этого будущего.
Ты садишься на свою кровать, обхватив колени, и плачешь по нему, по тому Диего, каким он когда-то для тебя был. Ты оплакиваешь его поцелуи и его мечты, в которых он представлял себя Оливейрой, гуляющим по Парижу, куда вы с ним так и не отправились. Вместо этого он предложил отвезти тебя на аборт в Лондон.
Перед твоими глазами все плывет, как в тумане, и все происходящее кажется тебе сном.
Ты идешь в ванную, которую вы делите на двоих с Кармен, и у тебя начинается приступ рвоты. Тебя выворачивает снова и снова – настолько сильно, что ты начинаешь бояться за ребенка, словно он может вылететь у тебя через рот; ты боишься, что убьешь и его тоже. Ради него ты заставляешь себя успокоиться. Ради него ты продолжаешь действовать. И понимаешь, что ни в коем случае не должна допустить, чтобы он родился в тюрьме. Ты не хочешь, чтобы его забрали у тебя после рождения. Не хочешь, чтобы он рос в приюте.
Однако, пока он рядом с тобой, со всем твоим криминальным прошлым, ты не сможешь защитить его от человеческих законов.
Он заслуживает другой жизни – лучше, чем твоя. Заслуживает лучшей матери, чем та, что была у тебя.
Эти мысли выводят тебя из оцепенения, ты открываешь кран, умываешься и смотришь на себя в зеркало. От удара прикладом у тебя опухла щека и рассечено веко. Вокруг глаза расплылся фиолетовый кровоподтек. Кровь уже засохла. Ты осторожно оттираешь ее и наносишь макияж – лицо по-прежнему остается деформированным, но, по крайней мере, синяк удается кое-как замаскировать.
Теперь ты кажешься старше, как будто тебе не девятнадцать лет, а уже целых сто. Ты старуха, прошедшая через все этапы своего жизненного пути: потерю невинности, любовь, беременность, смерть, предательство, изгнание, наказание. И вот теперь пришло время бегства.
Ты входишь в спальню дона Касто, собираясь забрать с собой «Черный часослов». Он стоил жизни сестре Акилине… Пришла пора ему покинуть логово злодея.
Однако под подушкой на этот раз нет никакой книги. Внутри у тебя все холодеет. Если дон Касто убрал часослов из своего тайника, возможно, он заподозрил, что ты его обнаружила.
И ты вдруг понимаешь, что всего днем ранее мысль об этом заставила бы тебя дрожать от ужаса перед последствиями. Однако теперь твоя ситуация настолько серьезна, что подозрения дона Касто уже не имеют никакого значения. Ты спускаешься по лестнице в подвал, чтобы забрать из мастерской свои принадлежности и материалы, необходимые для изготовления подделок: это позволит тебе продержаться какое-то время, пока ты не найдешь себе легальную работу. Так, как ты собиралась сделать год назад, когда Оливьеры набросили на тебя петлю, подчинив своей воле, а ты лишь покорно наблюдала за всем этим, парализованная, словно олень, ослепленный фарами автомобиля на ночной дороге.
Ты забираешь папку со всеми накопленными форзацами, свои резаки и кисточки, а также почти законченный экземпляр – великолепный псалтырь, над которым ты работала в последнее время. Неизвестно, удастся ли тебе найти покупателя, но ты не намерена оставлять дону Касто возможность еще раз воспользоваться плодами твоих трудов. Помимо всех принадлежностей, ты берешь также свой фотоаппарат – это самое главное в твоем плане. Даже не для того, чтобы спастись, – в этом ты не уверена. Однако ты столько раз перечитывала «Графа Монтекристо» и слишком хорошо знаешь: чтобы отомстить, нужно долго жить рядом со своим врагом – узнать, что может его уничтожить, и устроить это. Подготовить развязку.
Твои деньги всегда хранились у Микаэлы, ты никогда не держала их в особняке Оливьеров. Именно к ней тебе предстоит теперь отправиться. Ты
