Черный часослов - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури
– Есть кто-нибудь? – вновь крикнула она.
Оба полицейских тоже вытащили оружие и, разделившись, отправились осматривать квартиру. Я зашел внутрь следом за ними, но, поскольку был не вооружен, остался в арьергарде, у входа.
В квартире было много открытого пространства, и гостиная была залита светом.
– На кухне никого! – крикнул один из полицейских.
– В ванной пусто, – отозвался другой.
– В спальне никого, – сообщила Менсия. – Подождите-ка… тут тело в мастерской. Вызовите экстренную службу. Унаи, иди сюда!
Я бросился на ее голос. Моим глазам предстала художественная мастерская с мольбертами и огромным столом, заставленным кистями и баночками с краской.
На полу лежала женщина.
Женщина, чье лицо мне было уже знакомо.
Я уже видел ее на смоделированном фотороботе, оказавшемся настолько близким к реальности, что меня бросило в дрожь. Я видел ее в детском возрасте на фотографии, сделанной на площади Вирхен-Бланка, в нескольких метрах от того места, где я жил.
Я видел ее юной девушкой с вызывающим взглядом – и я узнал это выражение теперь, на этом неподвижном лице.
Мы попытались прощупать пульс, но его не было. Менсия приложила ухо к ее грудной клетке, но она была неподвижна.
Прикоснувшись к телу, я почувствовал, что оно было еще не совсем холодное.
– Должно быть, она умерла совсем недавно. Тело еще не остыло и не появилось трупное окоченение, – нейтральным тоном произнесла Менсия.
«Чуть-чуть не успели», – мысленно подтвердил я.
Я опоздал всего на несколько часов, чтобы застать свою маму живой.
Инспектор Мадариага говорила со мной тем профессиональным тоном, какой использовал и я сам, когда дело затрагивало кого-то из коллег. Передо мной лежала мертвая незнакомка, но я смотрел на ее тело, пытаясь поверить в то, что этот живот был когда-то моим первым приютом, где я провел свои первые девять месяцев, деля с этой женщиной кровь и кислород.
И нет, каким бы странным это ни казалось, я не воспринимал ее чужой.
Я встал на одно колено и, почтительно склонив голову, прошептал: «Здесь заканчивается твоя охота и начинается моя, мама».
Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя. Бесконечно долгое время, к чему инспектор Мадариага отнеслась с пониманием.
Спустя целую вечность я вернулся к реальности, и профайлер во мне взялся за дело, чтобы спасти меня. Я сосредоточился и принялся осматривать тело, словно это была вовсе не моя мама. Просто труп со множеством вопросов.
На ней был надет белый халат, будто смерть застала ее за работой. Он был расстегнут, позволяя видеть дорогую одежду: блузка была тонкая, и сразу бросалось в глаза, что под ней спрятано что-то странное.
– Инспектор, можешь поднять ей блузку до груди? – обратился я к Мадариаге. – Похоже, у нее там большая повязка.
Менсия удивленно на меня посмотрела, но сделала как я просил.
Увиденное нами однозначно говорило о том, что кто-то оказывал ей медицинскую помощь, или, возможно, она сделала это сама.
– Дай мне перчатки, – попросил я. Надев их, осторожно потянул за адгезивный край повязки.
– Мы не должны производить никаких манипуляций с телом до прибытия медицинской бригады.
– Медицинская бригада не сможет ничего сделать, кроме как констатировать смерть, – возразил я.
– Именно поэтому нам не следует ничего трогать.
Однако я уже увидел то, в чем хотел убедиться: под повязкой у Итаки – или Габриэлы – имелась свежая рана, нанесенная острым предметом.
– Вот источник той огромной кровопотери, – указал я.
– Но это невозможно, она потеряла тогда больше полутора литров!
– Она могла обратиться к кому-то за помощью, кто-то ее спас, и ей сделали переливание крови.
– Нужно будет запросить информацию по больницам – раз уж теперь у нас есть имя, – сказала Менсия.
– Или, может быть, все было не так… Например, ей удалось сбежать от Калибана и она явилась в издательство к Саре, потому что была знакома с ней или, возможно, знала об отправленной ей взрывоопасной книге и хотела предупредить ее, но было уже поздно. В любом случае эта квартира – не ее постоянное жилище, а лишь временное пристанище, – произнес я, оглядываясь вокруг.
Интерьер квартиры отличался великолепным вкусом, каждая комната была пропитана любовью к живописи и книгам, но в то же время все вокруг источало ощущение временности, словно хозяйка не хотела делать это место по-настоящему своим, в ожидании неизбежного переезда.
– Мы можем все это проверить. Если квартира съемная – сколько времени она здесь прожила…
– Не думаю, что удастся многое выяснить: на ее имя нет ничего, никакого прошлого в документах, никакого присутствия в интернете, – поспешил возразить я.
Приехала бригада «скорой помощи», и квартира стала заполняться людьми, которые должны были подготовить все для отправки тела. Я решил остаться до конца, чтобы все увидеть. Мне подумалось, что сын должен быть рядом с матерью, пускай даже в таких обстоятельствах, после ее смерти.
С ощущением какой-то ирреальности происходящего я смотрел на эту лежащую статую, в которую превратилась моя мама, и думал о том, что это была самая жуткая встреча матери с сыном, какую только можно было себе представить. Леденящая кровь встреча. Ужасный конец поисков, убивший надежду на чудо.
Мне было невыносимо смотреть, как застегивали молнию на патологоанатомическом мешке, где лежало ее тело.
В конце концов пришло время уходить из квартиры, но к этому моменту я успел сделать все, что считал нужным. Хотя Менсия ни на мгновение не упускала меня из виду, я обошел все комнаты и заметил, что везде имелись картины с изображением Персеид. Они были повсюду: и на буфете в кухне, и в гостиной. Завораживающее темно-синее небо, пронизанное вспышками падающих звезд. Я подошел к каждой из этих картин, чтобы рассмотреть их поближе: ни на одной из них не было подписи. Анонимные «Персеиды».
Мне, как сыну, хотелось верить, что это было не случайно: Итака навязчиво рисовала «слезы святого Лоренсо». Этот звездопад, особенно ярко проявляющийся на небе двенадцатого августа, в день моего рождения.
51. Яма
1975 год
Проходят месяцы: дон Касто настолько заваливает тебя работой, что ты дни напролет проводишь в подвале его особняка, занимаясь подделкой часословов.
В своих запросах он совершенно не знает меры, словно в каком-то лихорадочном состоянии. Ты всегда узнаешь в нем то удовлетворение мошенника, удачно провернувшего свое дельце, каждый раз, когда он возвращается из Биаррица, Нью-Йорка и Лондона.
Ты задаешься вопросом: насколько вообще рентабельна его фабрика игральных карт, не является ли на самом деле мыльным пузырем финансовое благополучие его семьи? И не ты ли стала теперь главным
