Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Я попыталась забыть печальный опыт с булочками и рьяно взялась за дело. Когда липкая бурая масса покрыла руки до локтей и свесилась с носа — мне пришлось его почесать в процессе, — стало ясно: что-то пошло не так. Пытаясь спасти остатки теста и собственного достоинства, я плюхнула то, что удалось соскрести с себя и стенок миски, в форму. Эта круглая штука тут же приклеилась к пальцам и не желала оставаться в духовке одна — только вместе со мной. Когда мне наконец удалось захлопнуть за тортом дверцу, я в изнеможении повалилась на пол. Пот лил с меня в три ручья. Кажется, я поняла, как маме удавалось сохранять идеальную фигуру.
Моя руки, я выглянула в окно. Оно тоже выходило на улицу, как и окно моей спальни. Живая изгородь не позволяла ничего не рассмотреть, кроме торчащей над ней крыши с солнечными батареями. На коробке из-под смеси значилось, что торт будет готов через полчаса. Надо было пойти переодеться, а то всю футболку разукрасили шоколадные пятна. Я представила, как мы с папой звоним в дверь, массивную, черную, с полукруглым оконцем на самом верху — я ее хорошо разглядела сверху. А открывает он — Монстрик. Блин, а что если папа тоже вытаращится на него? Как бабуля Сида из «Ледникового периода» — он на нее похож, когда в очках. Мальчишка тогда точно сбежит, тортик там или не тортик. Нет, папу надо подготовить.
Я снова потащилась в кабинет. Папа включил настольную лампу под зеленым абажуром — тоже антиквариат. Абажур — это зонтик, который держит бронзовая дама. В остальном в комнате ничего не изменилось: отец сидел в той же позе, разве что очки снова сползли на кончик носа.
— Пап, — начала я издалека, — ты знаешь, что такое гетерохромия?
— М-м? — Он оторвал взгляд от записей, но меня, конечно, не видел.
Пришлось повторить вопрос.
— Как помнится, это аномальная пигментация глаз, обусловленная переизбытком или недостатком меланина… А почему ты спрашиваешь? — Папины очки наконец сфокусировались на мне.
— А-а я… — Вот тут бы мне и рассказать про соседа, чего тут такого-то. Но у меня само собой вылетело: — Я наткнулась на это слово в книжке.
Развернулась и скачками понеслась наверх, к себе. Сердце колотилось так, что в ушах отдавалось. Блин, что за фигня? Надо было все объяснить папе, он бы понял. Этот парень действительно урод. Ошибка природы. Или просто больной. Но он же не виноват, что так выглядит. Так же как я не виновата, что меня зовут Чили. Это все мама с ее любовью к экзотике. Папа хотел назвать меня Марией в честь бабушки. Просто Марией. Но мама, как всегда, победила. Она сказала, что второго ребенка они назовут так, как решит папа. И где он, мой братик, или она, моя сестричка? Я так и осталась единственной в семье. Единственной на всем земном шаре девчонкой по имени Чили.
Сменив футболку, я вернулась в кухню. Тортик поднялся и горкой торчал из формы — на вид совсем не плохо. А на запах? Я открыла духовку и сунула туда нос. Пришлось тут же зажмуриться — в лицо так и пахнуло жаром с ароматом ванили. Отдернула голову назад и открыла глаза. Нет, вот дерьмо, что за фак?! Торт стремительно опадал, будто шарик, из которого выпускают воздух. Вот его верхушка на уровне краев формы, вот она опустилась еще ниже, и на дне остался комковатый непривлекательный блин. Нет! Неужели ничего нельзя сделать?! Реанимация, разряд, искусственное дыхание!
Захлопнула дверцу духовки и вывернула ручку на полную мощность. 4000 вольт! Разряд! За стеклом ничего не произошло. Похоже, пациент мертв. Что вы скажете теперь, доктор Хаус? Когда наконец зазвонил таймер, я вытащила наружу нечто черное, воняющее гарью и напоминающее лаву, навеки застывшую в кратере Везувия. Нет, с этим невозможно явиться к соседям. Я не фру Мортенсен.
Я поскакала наверх и ключиком открыла копилку-пингвина. В супермаркете были готовые торты. Придется раскошелиться на один такой. Одна нога тут, другая там — папа даже не заметит, что меня нету дома. Когда я уже закатывала велик в гараж, на тротуаре напротив появилась процессия: Бульдог в бейсболке, рядом тетка, которую с большим преуменьшением можно было бы назвать полной, в кильватере мелочь лет пяти — близнецы, судя по одинаковой одежде. Замыкал кортеж темноволосый парень, но точно не Монстрик. Этот тип был высокий, широкоплечий и явно похож на отца. Только квадратная челюсть не выпирала вперед и нос не прятался между мясистых щек. В общем, он выглядел даже симпатично, хоть и не в моем вкусе. Все семейство при параде, явно таскались на чей-нибудь день рождения или еще куда. Но где же Монстрик? Может, он и правда болен и остался дома?
Я схватила пакет с тортом из корзинки на багажнике велика и шмыгнула в дом через гараж, чтобы не заметили. Оставила покупку на кухне и понеслась в кабинет.
— Пап, торт готов. Соседи дома. Пошли!
Когда мы топали через дорогу, папа покосился на бумажный пакет с логотипом местного пекаря и нахмурил рыжеватые брови:
— Мне показалось, ты пекла что-то на кухне. Или там просто прошел ураган?
Я пожала плечами:
— Технические неполадки.
— Бывает, — согласился папа со вздохом.
Наверное испугался, что на ужин придется кушать мою лаву. Зря. У нас есть микроволновка, а в супермаркете — гамбургеры в вакуумной упаковке.
Я оставила ему право нажать кнопку звонка. Сама осторожно держалась за папиной спиной — вдруг Бульдог кусается. К тому же если дверь все-таки открыл бы Монстрик и папа начал бы пялиться, я смогла бы незаметно его пнуть. К счастью, отперла нам жирная тетка. У нее были короткие светлые волосы, фальшивая улыбка и пухлые запястья, перетянутые тонкими браслетами. Папа вручил ей бутылку вина, и она ее держала в вытянутых руках, будто это ядовитая змея.
На зов толстухи в прихожую выбежал Бульдог. Мы все представились друг другу, и я тут же забыла соседские имена. Нас пригласили в гостиную. Откуда-то возник парень-симпатяга, уже переодетый в толстовку с какой-то спортивной эмблемой. На полу возились близнецы. Монстрика нигде не было видно. Я начала сомневаться. А может, он вовсе тут не живет? Может, он просто так
