Страшная тайна - Алекс Марвуд

Он смотрит через стол на Роберта, который игнорирует его и вместо этого спрашивает меня:

– Как твоя мама, Милли?

– Камилла, – поправляю я. – У нее все хорошо. Она живет в Сазерленде.

– Сазерленд?

– Это в Шотландии, – говорю я.

Он вскидывает бровь и улыбается.

– Я знаю. Мне просто интересно, что привело ее туда.

– Она оттуда родом.

– Серьезно? – Он выглядит удивленным. – У нее же не было шотландского акцента.

У нее нет акцента, Роберт. То, что ты не вспоминал о ней, не значит, что ее больше не существует. Ты удивишься, узнав, как много шотландцев не говорят с шотландским акцентом. И даже те, кто говорит, не производят впечатления, что они из Глазго.

– Как бы то ни было, она унаследовала бабушкин дом. Там и живет.

– Она… чем-нибудь занимается?

– Туризмом, – отвечаю я. Что на современном шотландском языке означает «у нее есть земля в собственности». Меня поражает, как мало людей интересовалось маминым прошлом в те годы, что они общались, – учитывая, что все состояние отца выросло из ее денег.

– Вот как, – говорит он и теряет интерес, что, в общем-то, и требуется.

– Боже, дорогой, ты никогда ничего не слушаешь, не так ли? – произносит Мария. – Как Барни?

– Отлично. Они молодцы.

– Есть какие-нибудь намеки на то, что они поженятся?

– Не думаю, – говорю я. – Мне кажется, она отошла от идеи…

И я обнаруживаю, что застопорилась. Улыбка Симоны нацелена на меня, и я вижу, что за этими пустыми глазами происходят разные вещи. Четыре жены. Те, кто женится несколько раз, даже не представляют, как усложняют жизнь своим потомкам.

– Нет, – заканчиваю я.

– А как твоя мама, Руби? – спрашивает Роберт.

– Нормально, – говорит Руби. – Она в порядке. Занимается садоводством.

– Все еще в Сассексе?

– Да.

Она кладет себе пару ложек кускуса, утыканного финиками, черносливом и абрикосами. Это безумие. На месте Симоны я бы лежала в постели и ждала, пока другие люди принесут мне суп, а не готовила бы пир для толпы эгоистов. Руби протягивает блюдо Джимми. Он смотрит на него.

– Что это?

– Кускус.

– Разве это не для лесбиянок?

– Не думаю, что Симона так быстро сменила ориентацию, – говорит Чарли и смеется над собственным остроумием. Никто не разделяет его веселье: все просто смотрят на него, пока он не замолкает и не наполняет рот вином.

Джимми кладет кускус себе на тарелку, но не передает его дальше, хотя Руби и протягивает ему блюдо. В конце концов, она поворачивается и предлагает его Джо.

– Кускус?

– Спасибо, – говорит он и накладывает себе. – Я передам его дальше.

– Было бы неплохо. Вроде так даже принято.

Боже. Мало кто может быть более самодовольным, чем подросток, уличивший взрослого в несоблюдении манер за столом. Но я помню свое раздражение во время приемов пищи с Шоном. Он просто копил блюда по левую руку от себя, пока кто-нибудь не вставал и не передавал их дальше. Некоторым людям просто не дано замечать остальной мир. Интересно, что все его лучшие друзья сделаны из того же теста. Чарли Клаттербак даже не потрудился выйти из гостиной, чтобы поздороваться; он просто предоставил это своей неуклюжей жене. Хотя не думаю, что нарциссизм – главная движущая сила Джимми. Когда вернусь домой, надо будет поискать информацию о расстройствах, связанных с психоактивными веществами.

– Мятный соус? – интересуется Имоджен, ни к кому не обращаясь, словно герцогиня, делающая выговор персоналу.

– Точно, – говорит Симона и отодвигает стул. – Я пойду и сделаю немного.

– О, нет, нет, нет, нет, нет, нет, – произносит Имоджен; фраза, которая почти всегда означает «да». – Садись, Симона, садись. Всё просто замечательно.

– Нет, – резко отвечает Симона. – Мне не нужно, чтобы люди говорили, будто я не могу приготовить простую еду. Пока я буду готовить, поищу, не найдется ли там лесбиянок с картошкой.

– Я не…

– Не волнуйся. – Губы Симоны растягиваются, обнажая зубы, и Имоджен выглядит немного испуганной. – Я принесу тебе твой мятный соус.

Она выскакивает из комнаты. Имоджен набирает воздуха, но Чарли кладет руку ей на плечо, и она молчит. Мария встает и идет за падчерицей.

– Не надо, – говорит она от двери, когда я кладу салфетку. – Я сама.

Я покоряюсь.

– Я не… – начинает Имоджен. – О боже, мне очень жаль. Я не хотела…

– Все в порядке, – говорит Роберт. – Она просто немного не в себе.

Имоджен смотрит на него с щенячьим восхищением, как будто он только что объявил мир во всем мире. Джимми вилкой начинает зачерпывать кускус из своей тарелки.

– Похоже, кто-то не слишком хорошо справляется с ситуацией, – говорит он, и кускус сыплется из его рта на белоснежную скатерть.

– Правда? – Роберт откидывается на стуле и смотрит на него. – А чего ты от нее ожидал?

Джимми пожимает плечами.

– Послушайте, – говорит Роберт, – я знаю, это непросто, но не могли бы вы все постараться не накручивать мою дочь? Серьезно, Джимми. У тебя что, совсем нет эмпатии?

– У меня сейчас некоторая нехватка эмпатии, – отвечает Джимми, не отрываясь от тарелки. – Как и финансов. У меня есть свои заботы.

Роберт моргает.

– Я уже говорил тебе, Джимми. Сейчас не время и не место. Мы обсудим все завтра. Уверен, Шон не хотел бы, чтобы ты остался ни с чем.

– Конечно, он не хотел бы, – соглашается Джимми. Он осушает свой стакан и угощается из бутылки Чарли. Атмосфера холодеет. Чарли и Имоджен смотрят на него, как испуганные дети. Руби и Джо хмурятся, выглядят озадаченными. – Он знал, в какое отчаяние может впасть человек.

– Пожалуйста, Джимми, – говорит Роберт. – Просто заткнись, ладно? Я не хочу, чтобы вся эта хрень происходила на глазах у моей дочери, ты понимаешь?

– Сейчас ее тут нет.

– Тем не менее. Это неуместно. Совсем не уместно. Давайте попробуем просто цивилизованно поужинать, хорошо?

– Точно, – фыркает Джимми. – Ведь Симона столь невинна.

– Она очень расстроена, – говорит Роберт. – У нее умер муж.

Джимми снова фыркает.

– Да. И очень интересно умер.

– Господи, Джимми, – вмешивается Имоджен, – заткнись. Неужели тебя не волнует, что здесь сидят две его дочери?

Он пожимает плечами.

– Не думаю, что воскресный выпуск Sun прошел мимо них.

Руби краснеет. Черт бы побрал тот смартфон.

– Заткнись, Джимми, – говорю я. – В понедельник его хоронят.

– М-м-м, – мычит он. – Приятно видеть такую преданность, должен сказать. Мило. Старые добрые семейные секреты, да? Всегда лучше держать их при себе.

Тишина, густая, как осенняя грязь, повисла в комнате. Джимми по очереди смотрит на каждого из нас. Машет вилкой в воздухе.

– В общем, довольно лицемерия, – говорит он. – Просто напоминаю тебе, Роберт, что деньги могут