Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
Шаг третий. Наблюдай. Чтобы подобраться к человеку, недоступному для прямого воздействия, запасись терпением. Наблюдай за тем, как он мыслит, чем живет, как ходит на работу и с работы, в каком магазине покупает книги и какой кофе пьет. Ты должен знать его так хорошо, чтобы, очутившись в его теле, смог бы повторить все его действия, повадки, привычки, не вызвав подозрения.
Шаг четвертый. Помнишь про сферы и круги? Введи своих людей так, чтобы цель не поняла, что что-то изменилось. Это забег на месяцы. Не стоит лихачить, у тебя вся жизнь впереди. А если что-то случится с тобой, ты же достаточно разумен, чтобы подготовить последователей?
Шаг пятый. Влияй. Ты знаешь про жертву все. Ты знаешь, что у нее болит, знаешь, чем она живет. Поставь под угрозу то, от чего зависит ее разум, ее душа. Почти любого можно загнать в безвыходное положение. Помни: чем сильнее человек, чем менее он гибок, тем проще его сломать. У основания, без возможности восстановиться.
И самое главное. Твоя задача – делегировать. Никогда не показывайся своей жертве на глаза. Она не должна знать тебя в лицо, не должна подозревать о твоих мотивах. Чтобы сломить истинную цель, тебе надо научиться влиять на других. На тех, чей мотив навредить очевиден.
Иногда мне кажется, что жизнь посмеялась, подсунув мою душу в такую семью, где никогда не считались с человеческой жизнью. Высшей ценностью был земной суд, который осуществляли мы сами. А все, что за пределами этой системы ценностей, растворялось в небытии. Оно было не нужно.
К моменту, когда Арабелла Стич попала в расставленные сети, у меня были десятки учеников. Впрочем, слово «ученик» не вполне отражает суть того, во что превратились эти люди. Они сбросили все запреты, нащупали свой собственный путь и вышли за рамки социума. Да, увы, кто-то из них попался полиции, переходя черту. А потом до меня дошло, что их можно целенаправленно подставлять, подбрасывая улики. Это делали другие марионетки.
Если бы меня спросили, сколько именно людей прошло через курсы повышения квалификации, через мою школу гипноза и через гипнотерапию, я не смог бы ответить. Сотни? Подходы формировались десятки лет. И они работали. Наконец-то работали. К концу восьмидесятых список начал сокращаться более стремительно. Было непозволительно держать у себя эти фамилии, выписанные рукой отца и дополненные моей. Но маленькая слабость – ничто по сравнению с той империей, которую удалось сформировать. В другой ситуации эти люди могли бы свергать правительства. Но они лишь отнимали жизни никчемных существ, которые не имели права на существование.
А мне никогда не хотелось узнавать их ближе, чем требовалось для работы. Другое дело – марионетки. Другое дело – такие, как Арабелла. Люди, связанные со мной на уровне кровеносной системы, лишенные малейшего шанса освободиться.
Это почти возбуждало.
Глава тринадцатая
Другого времени у меня для тебя нет
I
Арабелла курила. Видеть ее такой Акселю было чрезвычайно странно, но он молчал, зная, что агент заговорит сама, когда окажется готова. Она выглядела так, как будто ей только что озвучили смертельный диагноз, но до принятия пока не дошло. От нее буквально веяло бессилием – иссушающим, как пустынный ветер. Почти полностью поседевшие волосы Стич собрала в тугой пучок, на осунувшемся лице залегли глубокие морщины, которых раньше не было. Взгляд потускнел. И даже очки выглядели неопрятно.
Грубая сигарета в тонких пальцах смотрелась как инородное тело, но Арабелла упрямо раз за разом подносила ее к бескровным губам, делала затяжку и, не двигаясь, выпускала дым в воздух, будто выталкивая вместе с ним накопившуюся боль. Грин чувствовал: предстоящий разговор ему не понравится. А также он знал, что у него совершенно нет времени ее слушать. А не слушать не мог. И сделать ничего не мог. Его телефон лежал рядом, Грин ждал звонка от Бальмона, сходя с ума и ругая себя последними словами: позвони он на пару часов раньше, Жаклин и Бальмон уже сидели бы в самолете. А теперь он сам оказался на месте тех несчастных, чьи попытки помочь следствию выглядят малодушно.
Его беспокоило все: судьба Жаклин, потерявшейся где-то под Парижем, судьба Теодоры, которая не оправилась и еще долго не оправится от потрясений и которая – он был точно в этом уверен – и сама находилась в опасности. Он не понимал, откуда будет нанесен следующий удар, не понимал, как выстроить защиту, и сходил с ума, ощущая, что его собственные силы на исходе. Это как слишком долгая засада.
Мастерство снайпера не в том, чтобы точно стрелять, а в том, чтобы долгие часы лежать совершенно неподвижно в максимальной концентрации, ведь есть только один момент, когда можно нанести удар. Но когда ты слишком долго находишься в напряжении, рано или поздно начнешь ошибаться.
Его ошибки традиционно приводят к смертям.
Он больше не мог позволить себе подобной халатности.
– Прежде, чем я тебе все расскажу, – хрипло начала Стич, вырывая его из мрака тревоги, – дай мне слово, что позволишь поговорить с мужем прежде, чем… примешь меры. Что бы ты ни чувствовал, что бы ни решил, ты отпустишь меня, и я уйду из этого кафе.
Он передернул плечами.
– Ты уйдешь, но…
– Но вернусь сама. После того, как поговорю с мужем. Мне незачем бежать и прятаться от тебя. Больше незачем. – Она надолго замолчала, рассматривая окурок в пепельнице. Грин не торопил. Он ждал. Снова вздохнув, Арабелла продолжила: – Мой рассказ снимет все твои вопросы и даже те, которые ты до сих пор не сформулировал. Надеюсь, ты меня поймешь. На прощение не рассчитываю.
– Извини, сейчас не самый лучший момент для душевных бесед.
Она перевела на него мутный взгляд.
– Другого времени у меня для тебя нет, Грин. Выбирай. Или ты слушаешь меня сейчас, или никогда не узнаешь правду.
Он вздернул бровь. Посмотрел на телефон, который не подавал признаков жизни. Активировал экран – пусто. Беззвучно выдохнул сквозь зубы. Выпил кофе и заставил себя расслабленно откинуться на спинку стула.
– Я слушаю.
Ее глаза блеснули за стеклами очков, только вот жизни в этом блеске почти не осталось
