Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
Отец, мама, вы оставили мне ношу, которую почти невозможно нести. И я не хочу передавать ее своим детям. Значит, необходимо сделать невозможное. Для этого придется стать сверхчеловеком.
Мне нужна власть. Мне нужны деньги. Мне нужно развить способность манипулировать людьми, выявлять их слабости, дергать за ниточки. Придется освоить гипноз. Всем этим приходилось пользоваться в Спутнике-7, но не на таком уровне. Не на таком.
Закрыть дверь в отцовский дом, передать ключи агенту по недвижимости, положить руку на сумку, где хранятся крупная сумма наличных и документы. Вспомнить о цифре на банковском счету. Этого должно хватить на несколько лет.
Нужно учиться. Пролезть в закрытые структуры, обрести навыки агента. В моей обойме есть английский, французский и немецкий – языки, на которых говорят в Треверберге. Стоит освоить испанский. О, нужны курсы актерского мастерства, ведь у меня так плохо с проявлением эмоций, которые смог бы считать собеседник. А мне нужно казаться островком безопасности, влезать к ним под шкуру и заменять собой близких.
Хм. Этот механизм напоминает процесс формирования секты. Почему бы и нет? За тем лишь исключением, что мне не нужно ломать волю своих марионеток. Мне нужно вплетать свою волю в их жизненные устои.
Уезжаю из города, в котором прошло несколько лет, наполненных жизнью, успехами и неудачами, случайностями и сладкой, не прекращающейся ни на миг местью. Меня ждет весь мир. И десятки душ, которые не имеют права на жизнь и должны были гореть в аду, если бы ад существовал.
II
Нет никого восприимчивее травмированных людей. Тех, кого предавали, обижали, чья самооценка надежно зафиксировалась на уровне плинтуса. Их системы защит выстроены так, что для меня они становятся практически путеводной картой – сразу понятно, куда бить, чтобы залезть на подкорку, пробудить нужные эмоции, которые станут топливом для действий.
Действия. Те, на которые в обычной ситуации человек не пойдет. Разрешение на месть. Разрешение на самоопределение. Разрешение на жизнь. Кто бы мог подумать, что все, чего достаточно обычному человеку, – это просто разрешение быть. Проявляться. Обозначать свое существование в этом мире. Вопреки вдолбленному с детства «не выделяйся», «не высовывайся», «заткнись, не видишь, взрослые разговаривают», «мнения молокососов не спрашивали». Можно привести еще десятки и сотни подобных выражений, которые навсегда перечеркивают человека, лишая его силы воли, оставляя внутри зародыш гниения, который в решающий момент не позволит ему принять решение, чтобы обрести счастье. Или несчастье. Любую определенность.
Меня ждала учеба, вовлечение в большой мир науки, медицины и психологии. Нужно было мимикрировать, искать способы контакта с людьми, объединять их вокруг себя, но так, чтобы никто со стороны бы и не понял, кто здесь главное звено, а кто второстепенное. Сближаться приходилось медленно и осторожно. Год – не срок, когда тебе предстоит выстроить сеть.
Вскоре у меня появилось ощущение совершенной и безграничной свободы. Куклы постепенно осознавали свое предназначение. Настоящая эйфория затопила меня, когда пошли первые результаты. Первая авария. Первый приступ. Первая случайная и нелепая смерть. Смена фамилии, места жительства, мужа или жены, рождение детей, повышение или понижение статуса – не имели значения. От возмездия не удавалось уйти никому. Мне приходилось искать таких кукол, которые лично соприкасались с каждым из объектов. Которые мечтали о них или потенциально могли бы мечтать.
Сначала раздуть страсть, потом затушить ее порывисто и жестоко. Довести до апогея боль, желание отомстить, загнать куклу в угол и подарить надежду на освобождение – через месть.
Приходилось сводить к минимуму личные контакты, чтобы, когда до куклы доберется полиция, связи со мной не обнаружили. Сложно. Страшно. Азартно. Этот процесс поглотил меня. А потом пришло неумолимое понимание: мне не хватит жизни. Мне нужны помощники. И речь не об одном человеке, а о десятках. И тогда стратегия изменилась. Тогда впервые появилась Карта. Были выписаны страны, круги общения, должности. Планирование выстраивалось слоями. Требовались оптимальные рычаги давления, нечто общее, что позволит создать не сотни сетей, а одну, две, пусть даже десять…
Знаешь, отец. Ты оставил мне в наследство смысл жизни. Люди сходят с ума, определяя, зачем они живут, кто ими движет и в чем заключается их путь. Для меня путь был определен, наверное, еще до рождения. Тобой и мамой. Хотелось бы передать эту ношу другим. Увы, рядом не было никого достойного, кто сумел бы это вынести. Но у меня появился реальный шанс разделить эту миссию с другими.
После получения очередного диплома и лицензии врача-гипнолога у меня получилось изменить свою стратегию. Чтобы создать сеть из десяти, нужно перебрать сотни. И лучшим решением станет массовое обучение. У меня достаточно компетенции, мощи, харизмы, чтобы притянуть к себе нужных. Достаточно денег, чтобы обеспечить должное продвижение.
А это значит – я смогу.
III
Что объединяет все объекты? Гнилые гены и потребительское отношение к жизни. Так интересно, что те, чьи предки мучили людей, убивая их десятками, живут сейчас припеваючи. Они строят бизнесы, создают семьи, занимают важные должности. За редким исключением они успешны. Или хотя бы пристроены, понимают, для чего живут, не осознавая, что все это жизнь не просто взаймы. Это украденная и принадлежащая другим семьям жизнь.
Со временем память о Гринштейнах стерлась, милостиво лишив меня лишних переживаний и сожалений. Окончательный ответ на вопрос, виновен ли Дэвид и должен ли он понести наказание, так и не сформировался. Ко мне в руки попали документы, в которых подробно рассказывалось, каким образом его принуждали к сотрудничеству. А еще удалось найти свидетеля. Оказывается, доктор Гринштейн все-таки рискнул шкурой. Он сбежал из медицинского лагеря и привел русских. Если бы не он, лабораторию законсервировали бы вместе со всеми сотрудниками и жертвами. Мне нельзя испытывать грусть, она разрушает. Но при мысли об этом было грустно. Даже выступили слезы на глазах.
И поэтому так легко было принять решение не искать сына Дэвида, чей след потерялся вскоре после аварии. Родственников у Гринштейна не осталось, значит, судьба ребенка незавидна. Но это уже вопрос естественного отбора. Выживет или утонет – не моя забота. Но я не буду тем злым роком, который перечеркнет его жизнь.
Следующие два года пролетели в преподавании, осторожных экспериментах и поиске нужных людей. Все – удачно. И решение нарисовалось само собой. Такое простое, такое наглядное. Оно выкристаллизовалось под гнетом обстоятельств, засияло, отточенное временем и упорством.
Все потомки
