Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
— Я знаю, — чуть помолчав, сказала Бенте.
Я вскинула на нее глаза.
— Знаете?! Но… как?
Нет, правда! Она же не могла вычислить Дэвида по почерку: все должны были написать доклады на компьютере и сдать в распечатанном виде. Потому Монстрик и занимался в библиотеке: наверное, у него дома не было принтера. Ну, или комп сломался.
Англичанка улыбнулась, в уголках ее глаз обозначились гусиные лапки.
— Я знаю своих учеников. Девочки не слушают рэп, верно? Во всяком случае не такие, как Кристина и Аня. К тому же ни одна из них не смогла бы написать по-английски «провальный альбом» или «застрелился из дробовика».
Из чистого упрямства я вздернула подбородок:
— А может, это написала я?
Улыбка учительницы стала еще шире:
— Ну тогда ты не стояла бы тут, не так ли?
Я закусила губу, мотнула головой:
— Но… не понимаю. Если вы знали, почему ничего не сделали?
Лицо Бенте стало серьезным, она вздохнула:
— А что я, по-твоему, должна была сделать, Чили? Поставить Дэвиду высшую оценку и заставить остальных переделать задание?
Я кивнула. Наконец-то! Именно к этому я и вела!
— Допустим, я бы так сделала. — Англичанка сложила руки на груди. Я заметила, что один из ее пальцев обмотан детским пластырем с микки-маусами. — Как думаешь, какие бы были последствия?
— Вряд ли мы с девчонками натянули бы на семь, — фыркнула я.
Бенте покачала головой:
— Я говорю о последствиях для Дэвида.
«Для Дэвида? — мысленно повторила я. — Блин. Об этом я как-то не подумала».
— Ну-у, — протянула я, размышляя, как бы сформулировать помягче, — парню бы это явно не прибавило популярности.
Учительница немного помолчала, испытующе глядя на меня, потом спросила:
— Чили, ты знаешь, почему Дэвид не разговаривает?
Я с сомнением предположила:
— У него что-то вроде аутизма?
— Не совсем. Хотя гиперлексию считают одним из симптомов аутизма.
— Гиперлексию? — переспросила я и подумала: «Это что, та самая загадочная болезнь на “г”, о которой говорила Кэт?»
— Да. — Англичанка потерла смешной пластырь на пальце. — Это значит, что у человека повышена способность к развитию навыков чтения и письма и в то же время понижена способность к устной речи. Довольно редкое явление. Его противоположность, дислексия, встречается гораздо чаще.
Про дислексию я знала. Ребят, у которых ее обнаруживали, обычно переводили в коррекционный класс. Некоторые их них едва могли написать собственное имя.
— Но если у Дэвида болезнь, — осторожно начала я, — почему он не учится в «К» классе? — Я предположила, что там, среди других «особенных», его бы так не травили. Наверное.
Бенте покачала головой:
— Это не болезнь, а нарушение развития. Родители Дэвида считают, что здесь ему будет лучше. В этом есть свой резон: для мальчика очень важно приобрести навыки социализации, важно стимулировать речь. В обычном классе таких возможностей больше, чем среди детей с поведенческими расстройствами или другими… кхм, сложностями. По крайней мере, так считают Винтермарки.
Я медленно кивнула, а учительница взглянула на часы, ахнула и подхватила стопку докладов.
— Надо же! Мы почти всю перемену проговорили. Знаешь, Чили, а ты первая, кто признался, что групповую работу выполнил Дэвид. — Она улыбнулась, блеснув белоснежными, под стать волосам, зубами. — Я рада, что у мальчика наконец появился друг.
Друг. Наверное, это какое-то особенное слово. Стоит один раз его произнести, даже не задумываясь, и оно возвращается к тебе снова и снова.
2 ноября
В школе Хольстеда четыре факультативных предмета: музыка, спорт, кулинария и ИЗО. Один из них обязательно выбрать на целый год. Я решила, пусть будет кулинария. Это только доказывает, какой я безнадежный оптимист.
Аня с Кэт ходят на ИЗО, зато на школьной кухне мне обеспечено общество Дэвида. Да, Монстрик, очевидно, любит готовить. Ну, или хочет стать поваром. Что бы еще могло сподвигнуть мальчишку раз в неделю находиться в компании кастрюль и девчонок, затянутых в нелепые фартуки? Все остальные парни из нашего класса ходят на спорт и музыку: в школе есть ударная установка и две электрогитары.
Сегодня нам задали приготовить чили кон карне. Это такое блюдо мексиканской кухни из говяжьего фарша и фасоли. Ну и, конечно, перца чили. Я вклеила на соседней странице рецепт, если что.
Конечно, как только учительница назвала блюдо дня, на кухне мигом разразилось бурное веселье. Ну, мы к такому уже привычные. Вяло отшучиваясь на подколы вроде: «А какую часть чили нам лучше покрошить?», я потихоньку наблюдала за Дэвидом. На кулинарии, в отличие от письменных групповых заданий, с Гольфистом в команде никто быть не хотел. Еще бы: от него ведь воняет! И вообще он грязнуля, и наверняка у него вши. Да еще неизвестно, чего недавно касались пальцы, которыми он тянется к нашим помидоркам. Чтобы он цапал своими клешнями продукты, которые мы потом отправляем в рот?! Да лучше мы сами отравимся, ко-ко-ко!
Мне стало так противно, что я готова была собственноручно затолкать в глотку этим курицам их помидоры! Но вместо этого просто подошла к Дэвиду и спросила:
— Хочешь быть в команде со мной?
Таких ошалелых глаз я давно не видела. Не знаю, у кого они оказались больше — у Монстрика или у девчонок. Не дожидаясь ответа, я подтолкнула к нему разделочную доску и шепотом спросила:
— Надеюсь, ты умеешь готовить?
Дэвид вспыхнул и ответил едва слышно:
— Теоретически.
Румянец на скулах ему очень шел.
— Я тоже. Теоретически. — Я вытащила из подставки самый большой нож и взвесила его на ладони. — Кажется, из нас получится прекрасная команда.
Монстрик бросил на меня быстрый взгляд из-под челки, осторожно взял с моей руки нож, а потом выбрал другой, поменьше и покороче.
— Для овощей, — робко пояснил он и прибавил, возвращая приглянувшийся мне тесак обратно в подставку: — Для мяса.
— Гениально. — Его познания действительно заслуживали восхищения. — Ты готовишь, я режу овощи.
Пока я крошила сладкий перец и чили, Монстрик обжаривал фарш. Он закатал обтрепанные рукава фланелевой рубашки, чтобы не мести ими по плите, и я с трудом сдержала улыбку: оба его запястья обвивали детские браслетики. Такие малышня
