Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Очевидно, именно Кристина первой забила тревогу и убедила остальных, что у меня не просто стресс, вызванный большими нагрузками в универе и подработкой. Именно она сообщила в деканат и издательство о моей болезни и позвонила Марианне.
Эта женщина когда-то здорово ей помогла. Кажется, дело было в тяжелом разрыве с парнем и последующей булемии — я не прислушивалась к рассказу Кэт, и если честно, мне было совершенно все равно. Прошлые страдания подруги казались мне каплей по сравнению с тем морем боли, в котором тонула я — тонула и не видела берегов.
— Тебе необходимо с кем-то поговорить, — убеждала меня Крис, не смущаясь тем, что я смотрела сквозь нее. — Поверь, тебе сразу станет легче. Я понимаю, это наверняка что-то очень личное. Возможно, настолько, что ты ни с кем из нас не можешь поделиться. Вот почему я предлагаю Марианну. Она профессионал, обязана соблюдать полную конфиденциальность. И что бы ты ни сказала, она тебя не осудит.
Я не верила Крис. Возможно, эта психотерапевт действительно профессионал настолько, что не скажет мне ни единого слова упрека. Но я увижу правду в ее глазах, и это станет тем камнем, что окончательно утащит меня на дно.
А потом Кристина упомянула кое-что. И вот я сижу здесь и смотрю на Марианну. Ее руки на зеленой юбке расслаблены, дыхание ровное, взгляд, устремленный на меня, спокоен и внимателен. Кажется, ее совсем не волнует, что я молчу и пялюсь на нее. Что мои руки намертво вцепились в деревянную раму стула, прикрытую шкурой. Что каждая моя мышца напряжена до предела, горло сжимается от подступающей тошноты, пересохший язык тщетно пытается смочить губы.
Интересно, Дэвид чувствовал себя так же, когда смотрел на нее? Смог ли он довериться этой стареющей женщине, не прячущей седину? Довериться настолько, чтобы рассказать ей… рассказать ей все? Быть может, именно поэтому его выписали? Признали здоровым и отпустили в мир, которому, как считали слишком многие, было бы лучше без него?
«Когда вы работали в Рисскове, среди ваших пациентов был Дэвид Винтермарк?» — вот какой вопрос мне хотелось задать больше всего. Хотелось с тех пор, как Крис, расхваливая высокую квалификацию психотерапевта, поведала, что до того, как начать частную практику, Марианна работала в отделении детско-юношеской психиатрии при университетском госпитале.
Вместо этого я спросила совершенно другое.
— Скажите, — голос прозвучал по-детски тонко, наверное, из-за того, что горло сдавил спазм, — бывает так, что человек забывает что-то… что-то очень важное на долгие годы и живет себе так, будто этого чего-то никогда и не было, а потом — бац! — Я качнулась вперед, но женщина напротив и бровью не повела, хотя со стороны я, вероятно, выглядела как настоящая психопатка. — Да, бац — и он вспоминает все! И продолжает вспоминать. И эти воспоминания… — Я судорожно перевела дыхание. Психотерапевт спокойно ждала продолжения. — Они как вода. Как будто плотину прорвало, понимаете? Такую высоченную бетонную стену. А внизу — деревня. И вот вся эта масса воды обрушилась сверху и погребла ее под собой. Только крыши самых высоких зданий и шпиль церкви торчат. А ты выжил. И барахтаешься, цепляешься за обломки. Но куда плыть, непонятно. Все вокруг изменилось. И ты сам изменился. И неясно, стоит ли вообще плыть. — Я закусила губу и почувствовала на языке соленый вкус. Руки женщины неподвижно лежали на коленях. Ее неподвижность и ровное дыхание почему-то успокаивали. Ее внимательный взгляд показывал, что она слушает и все слышит. — То есть, может, в этом и был весь смысл, понимаете? В том, что ты должен пойти ко дну. Потому что только этого ты и заслуживаешь. Потому что…
Слова кончились. Комнату наполнила тишина, нарушаемая только моим хриплым, частым дыханием. И тогда Марианна негромко сказала:
— За что вы хотите наказать себя, Чили?
Понимание резануло по горлу ножом. Слезы брызнули из глаз, закапали на белую шкуру. И казалось, этим слезам не будет конца.
Чили кон карне
Одиннадцать лет назад
29 октября
Кто бы мог подумать! В пятницу дорогие однокласснички не только напились в сопли. Эмиль с Еппе сцепились, как пара бешеных псов. Эмиля я еще не видела, а у Еппе под обоими глазами лиловеют два фингала-полумесяца. И носяра у него здорово распух. Тобиас, кстати, жутко зол на обоих, потому что во время драки они раскокали аквариум и потоптали рыбок. А те, между прочим, были тропические. Несколько тыщ крон за штуку. Короче, парень теперь под домашним арестом, и новую тусу у себя он сможет организовать разве что после похорон. Его предков, конечно.
Кэт уверена, что парни подрались из-за меня. Она сказала об этом, возбужденно сверкая глазами. По ее мнению, я наверняка должна была упасть в объятия победителя. Но меня никогда не привлекали альфа-самцы. Это во-первых. А во-вторых, Катрина, конечно, преувеличивает. Это обычные пьяные разборки. Я тут совершенно ни при чем.
1 ноября
Сегодня состоялась презентация по инглишу. Кэт с Аней встали на дыбы, когда услышали, что рассказывать придется про какого-то рэпера. Но потом я уговорила их заглянуть в текст. Кэт сказала, что он очень удобно составлен: легко на части по периодам делить. Она возьмет детство Эминема, Аня — школьные годы, а я расскажу про его путь к славе. Я спросила, что достанется Дэвиду. На меня посмотрели как на идиотку. Какой смысл давать кусок презентации человеку, который все равно будет молчать?
И Дэвид молчал, из-за чего нам понизили общую оценку до семи баллов.[10]После урока девчонки выскочили из класса, довольные результатом, а я дождалась, когда помещение опустеет, и подошла к учительнице.
Бенте, нашу англичанку, можно было принять за негатив — это такая штука, с помощью которой делали фотографии в доцифровую эпоху. Черное на негативе становилось белым, а белое — черным. Вот и у Бенте кожа даже в ноябре была загорелая до черноты, а короткие волосы торчали острыми белоснежными прядками, как иголки у ежа.
Я подошла к столу, на котором англичанка складывала листочки с докладами в аккуратную стопку, и выдала:
— Я не согласна с вашей оценкой.
Бенте подняла на меня глаза. Угольно-черные брови чуть сдвинулись.
— С чем именно ты не согласна, Чили?
— Это Дэвид, — сказала я, и у меня не осталось пути назад. — Он сделал весь доклад. Собрал
