Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Я тут же пожалела о резком ответе, но Дэвид не обиделся.
— Не совсем. Генри — все еще мой агент. Газеты, журналы и телеканалы добиваются интервью со мной. Одно издательство даже предложило выпустить книгу. Все это — неплохие деньги. Хотя в перспективе — да, придется подыскать новую работу. Как думаешь, меня возьмут садовником? — Он подмигнул единственным глазом.
Теперь я поняла, о чем так долго Дэвид беседовал с англичанином по моему телефону.
— Ты согласишься на книгу? — поинтересовалась я настороженно. Ведь в этом случае мне наверняка придется стать одним из персонажей.
— Нет.
Я с трудом сдержала вздох облегчения.
— Почему?
Дэвид улыбнулся, но тут же поморщился — наверное, потянуло швы под повязкой.
— Это слишком личное. К тому же дело не только во мне. Лукасу и Мие такая слава ни к чему. Я хочу, чтобы у них была нормальная жизнь. Им из-за меня и так уже досталось.
— Не из-за тебя, а из-за твоего отца и Эмиля! — с жаром возразила я. — Они виноваты во всем, не ты!
Он печально покачал головой:
— Я мог бы быть умнее и осторожнее. Мог бы догадаться, что история с письмом матери — это подстава, западня. Эмиль рассказал мне, там… — Дэвид запнулся, но я поняла, что «там» — это на водопроводной станции. — Мама никогда не писала письма с просьбой о прощении. Но это она навела брата на мысль связаться со мной. Дальше — проще. Больная мать не могла писать сама, Эмиль делал это якобы под ее диктовку. Меня было так легко обмануть… Наверное, потому, что я действительно глубоко в душе надеялся снова обрести семью.
Сердце у меня сжалось: в это мгновение в Шторме снова проглянул мальчик, которого мать выставляла за дверь, когда вся семья собиралась за обеденным столом, и который так нуждался в ее ласке, так мечтал получить хотя бы немного любви, достававшейся другим.
Я протянула руку через стол и слегка сжала забинтованное запястье:
— По крайней мере, ты знаешь, что Сюзанна не участвовала в затее Эмиля. Она не желала тебе зла. Наоборот, хотела восстановить связь…
Дэвид покачал головой, глядя на мои пальцы на уже начавшей сереть повязке.
— Она думала только о деньгах. Решила, наверное, что работа моделью приносит мне миллионы. И ей захотелось получить их долю.
— Это тебе тоже Эмиль сказал? — тихо спросила я, осторожно поглаживая бинт и стараясь вложить в свои прикосновения всю скопившуюся нежность.
Дэвид коротко кивнул:
— Он наткнулся на мое фото случайно: листал журналы в приемной врача, к которому отвез маму, а там на обложке… Эмиль сразу меня узнал. Забрал журнал с собой и показал ей. — Он вздохнул и накрыл мою руку своей. — Самое смешное, что, если бы она попросила, я бы не раздумывая перевел ей столько, сколько нужно. Ради Мии и Лукаса. Я ведь не знал, что мама разорилась и сползла на пособие. Не думал, что они в чем-то нуждаются. Рассчитывал, что у них есть дом, отцовские сбережения… Короче, был наивным дураком.
— Откуда ты мог знать?! — Я с трудом собрала разбегающиеся мысли. От прикосновения пальцев Дэвида по руке пробегали электрические волны, кожу приятно покалывало. — Сюзанна и Эмиль сами отказались от тебя. Вычеркнули из своей жизни. Но у тебя есть Лукас и Мия. Они тебя любят. Они теперь твоя семья. И еще… у тебя есть я.
Дэвид сжал мою руку, поднес ко рту. Поцеловал середину ладони, а потом прижался к ней лицом. Я ощутила мягкость его губ и щекотку ресниц на подушечках пальцев. Дыхание Дэвида обжигало кожу, и я горела — горела под ней и уже жалела, что мы сидим в дурацкой кафешке, а не пошли сразу в номер.
— Партию в шахматы, молодые люди? — Дребезжащий голос над ухом заставил меня вздрогнуть.
Седой благообразный старичок в плюшевой жилетке терпеливо ожидал нашего ответа, сжимая под мышкой сложенную шахматную доску. Глаза за толстыми стеклами очков казались круглыми и огромными, как у жертвы базедовой болезни.
— Нет, спасибо, — выдавила я, едва сдерживая смех.
Дэвид нехотя выпустил мою ладонь и поднял на пенсионера «око».
— Орла, снова ты за свое? — Пухлая бабулька появилась за спиной старичка, словно ангел-хранитель, и ухватила его под локоток. — Дай голодным студентам хоть покушать спокойно. Вот сейчас придет Зигфрид и составит тебе компанию. Пойдем, я налила тебе кофе… — Мелко покачивая головой, бабулька увела Орлу от нашего столика.
Я все-таки прыснула, прикрыв рот салфеткой. Дэвид улыбнулся, чуть печально. Моя ладонь все еще хранила отпечаток его губ, и я сжала ее в кулак, будто боялась, что он упорхнет с нее, как мотылек.
— Чили, ты необыкновенная, замечательная… — Дэвид осекся. Ему все еще трудно было подыскивать слова.
— Но? — произнесла я, чувствуя, как от недосказанного потянуло вдоль позвоночника зимним холодом — будто кто-то оставил дверь в кафе открытой.
— Но ты уверена, что тебе нужен такой, как я? — Он посмотрел на меня чуть исподлобья, неуверенно и настороженно, словно мы встретились впервые, словно между нами снова была идеальная живая изгородь Винтермарков.
От облегчения я едва не рассмеялась.
— Если ты думаешь, что это, — я показала глазами на повязку поверх глазницы, — что-то для меня меняет, то…
Дэвид качнул головой:
— Я не про свое… увечье. Вернее, не только про это. Просто… ты уверена, что тебе нужен бойфренд с нагрузкой?
— С нагрузкой? — Наверное, мои глаза выпучились не меньше, чем у старичка с базедовой болезнью.
Дэвид смущенно отвел падающую на глаз челку.
— Тебе же всего двадцать четыре, а тут — трое детей. Ты ведь понимаешь, я не могу их бросить.
Услышав про детей, я начала облегченно кивать, да так и продолжала дергать головой, как китайский болванчик, когда цифра «3» вспыхнула в голове оранжевой тревожной лампочкой.
Лукас и Мия — это понятно. Но откуда взялся третий ребенок?!
Перед глазами возникла картинка в стилистике кино 1960-х: улыбающийся Генри Кавендиш качает на руках гукающего младенца. У меня вспотели ладони. Какая же я дура! На что я рассчитывала? Думала, за все эти годы Шторм не встретил никого? Вокруг него наверняка стаями вились длинноногие манекенщицы, вот он и заделал ребенка одной. Потом они, видимо, расстались, а ненужный матери малыш остался с отцом… Вот вам и сюрприз из Лондона! А Генри-то хорош, мог хотя бы намекнуть!
Наверное, смятенные чувства отразились на моем лице, потому что взгляд Дэвида потух, будто облака набежали на лазурный небосвод.
Я вымученно улыбнулась:
— А третий ребенок… Сколько ему? Это мальчик или девочка?
Дэвид нахмурился:
