Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
когда засыпаю, и последнее —
перед тем как закрою глаза.
Оно — мое солнце, моя луна,
мой тотем.
Оно — аквариум, в котором я пойман
и видим всем.
Оно — гонг, оно — закладка
в книге о том, кто я есть.
Оно — колодец,
из которого видно звезды,
оно — смерть.
Оно — след от чашки,
в которой плещется моя кровь.
Я не боюсь,
не боюсь,
не боюсь
Love.
Прочитав это, я подошла к зеркалу и долго всматривалась в свое отражение. Да, физиономия у меня действительно круглая и бледная, прямо как луна, и плоская, как бумажная закладка. Почему Д. написал, что не боится? Я такая страшная? Ага, как смерть. Жуть. Но вот это маленькое «Love» в конце мне понравилось. Какая бы я ни была, Д. меня любит. Уж в этом я уверена. Но достойна ли я его любви? После всего, что я сделала — и не сделала.
Если бы только я была смелой… Если бы была умнее… Если бы была чище и тверже… Если бы имела гордость… Если бы нашла в себе силы…
А я просто сижу и реву. Сижу и реву.
АЛКА
Магнус Борг, очевидно, решил, что может донимать меня своими звонками в любое время дня и ночи. Если еще несколько дней назад я с надеждой и нетерпением ждала новостей о ходе следствия, то теперь, стоило на экране мобильного высветиться имени полицейского, у меня екало в груди. Поставит ли этот звонок точку в деле Шторма? Жирную кровавую точку.
Я извинилась перед Мией, которая без видимого аппетита доедала бургер, и приняла вызов.
— Вам говорит что-нибудь слово «алка»? — перешел к делу Борг сразу после короткого приветствия.
— Алка? — повторила я, машинально возя по столу салфеткой, — на скатерти оказалось кетчупное пятно. — Что-то знакомое… Стойте, разве это не страховая компания? Наш дом у них застрахован, если не ошибаюсь.
— Ну да, ну да, — пробурчал следователь, явно недовольный моим ответом. — А больше никаких ассоциаций у вас это слово не вызывает?
Я нахмурилась. Полицейский что, решил поиграть в психолога? Обычно панцири такие вопросы задают, чтобы выяснить, что с тобой не так. На всякий случай я все же покопалась в памяти. Пусто.
— Нет. А почему вы спрашиваете?
— Помните надпись на обороте фото с Дэвидом, которое дала вам Лив? Есть версия, что это акроним. — Борг подышал в телефон, дожидаясь моей реакции.
Я молчала. Слово «акроним» звучало знакомо, как что-то из университетской программы, но его значение вспомнить я, хоть убей, не могла.
— Акроним — это аббревиатура, сокращение по первым буквам словосочетания или фразы, — терпеливо пояснил следователь. — Помните, имена на фото были написаны в столбик. Если сложить заглавные буквы, получится АЛКА.
В висках начала пульсировать боль, распространяясь на лоб.
— Не понимаю. При чем тут страховая компания?
Борг вздохнул:
— Да вот и я пока не понимаю. Хотел спросить об этом Лукаса, но его телефон не доступен.
— Лукаса? — Похоже, все, на что я сегодня способна — изображать попугая. Да еще и тупого.
Мия, услышав имя брата, застыла с вилкой в руке и вопросительно уставилась на меня. Я успокаивающе улыбнулась.
— Он левша, — пояснил следователь, шурша какими-то бумажками. — В школе это подтвердили. Понимаете, Лив сделала копию фото специально для вас. Значит, если надписала ее не она, то это должен был быть кто-то в квартире Винтермарков — больше вы ни с кем не встречались до моего прихода, так? Эмиль — правша. Мать братьев не встает с постели. Остается Лукас. Пока вы спали, он мог покопаться в ваших вещах и найти фотографию.
— Но… зачем ему это? — В правый висок начало ввинчиваться невидимое сверло. Боль стреляла в глаз и отдавалась под верхним веком.
— Пока не ясно, — ответил Борг. — Я попытался перехватить Лукаса у школы, чтобы задать этот вопрос, но мальчишка словно испарился. Не знаете, где он мог бы быть?
Я перевела блуждавший по помещению взгляд на Мию.
— Если честно, это я виновата. Я его спугнула, — призналась я. — Тоже хотела спросить парня кое о чем… О другом. А он увидел меня и сбежал.
— А о чем, собственно… — начал, насторожившись, Борг.
Я быстренько перевела стрелку:
— Может, его сестра знает, где Лукас? Я ее сейчас дам.
Не дожидаясь ответа, я протянула телефон Мие.
— Это полиция, — сказала я громко, чтобы Борг слышал. — Насчет Лукаса. Они тебе все объяснят.
Ошарашенная девушка взяла телефон и нерешительно поднесла к уху. Я следила за сменой выражений на лице утонченной копии Единорожка и размышляла, что Лукас хотел сказать загадочной надписью. Ведь если имена на обратной стороне снимка написал он, то явно потому, что хотел оставить мне послание. Может, АЛКА означает: ты застраховала свою жизнь? Типа убирайся отсюда, а останешься — пеняй на себя? Такая замаскированная угроза. Или предупреждение.
Блин, как-то это чересчур сложно. Лукас — пятнадцатилетний подросток, а не Макиавелли. И утром на кухне он прямо посоветовал мне катиться на легком катере, без всяких шифров и кодов. Черт, как же трещит башка! Давление, что ли, подскочило от нервов? М-да, вот так и приходит старость. В двадцать четыре года.
Мия по другую сторону стола между тем то отвечала односложно «да» или «нет», то вставляла пару слов, которые ничего мне не говорили, то неопределенно хмыкала, поглядывая на меня с тревогой. Я подавила желание прикусить зубами ногти. О чем они там треплются? Может, Мия знает, что означает загадочная надпись? Все-таки они с Лукасом близнецы.
Наконец девушка передала мне нагревшийся в ее руке телефон. Борг уже отключился. Мне ужасно хотелось расспросить ее, но я сдержалась. Выглядела Мия после общения с панцирем потерянной.
— Они что, подозревают Лукаса в чем-то? — Девушка нервно смяла в руках салфетку. — Вот придурок! Вечно он всякой фигней страдает. То граффити малюет на остановках, то столько прогуливает школу, что его грозятся на второй год оставить, вот теперь это… Лукас — просто дурачок: играется в свои идиотские игры и даже не задумывается о последствиях!
По словам Мии выходило, что брат мог надписать фото, чтобы просто привлечь к себе внимание. В школе его считали за днище, да и дома обращались хуже, чем с собакой, так что бедняга периодически откалывал всякие номера в надежде на одобрение и уважение окружающих. Может,
