Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Я с ужасом смотрела на Мию. Про свой бургер забыла — аппетит исчез, как не бывало. А девушка продолжала:
— Когда мы, все вчетвером, вернулись домой, отец сказал, что ему с Лукасом надо прокатиться. Брат, конечно, обрадовался, побежал к машине. Думал, наверно, что папа выставит мигалку: Лукасу очень нравилось ездить как настоящему полицейскому. Они уехали. — Мия тыкала картошкой в озерцо кетчупа, не глядя на меня. Ее пальцы окрасились алым. — Мне показалось тогда, что их не было очень долго. А когда они вернулись, я не узнала Лукаса. Лицо у него осунулось и побледнело, он молчал, и его трясло, как будто он сильно замерз. А тогда тепло было, лето. Он надолго затих, даже со мной говорить отказывался, а ночью плакал, когда думал, что я сплю.
— Отец избил его? — озвучила я давно напрашивавшееся подозрение.
Мия покачала головой, не отводя глаз от тарелки:
— Не думаю. Синяков у Лукаса я не видела, а спали мы в одной комнате. Но после того случая брат изменился. Стал бояться отца. Вообще стал тихим, пугливым, беспокойным. Начал сторониться других детей, играть предпочитал один. Даже от меня отдалился. Я, конечно, спрашивала его, что тогда сказал папа, куда они ездили. Но брат не отвечал. Если я настаивала, начинал трястись или реветь. А родители с тех пор не наказывали Дэвида при нас. Все происходило в подвале, куда нас не пускали. Вы же знаете, что с ним делали в подвале, верно?
Девушка подняла на меня блестящие, но совершенно сухие глаза. Я вспомнила свой поход в их бывший дом, следы на стенах и трубе в бетонной коробке, в которой обитал Дэвид.
— Он не рассказывал об этом, — ответила я, — но я читала желтую тетрадь.
— Пресловутый дневничок шизика. — Мия кривовато усмехнулась, сняла с бургера верхнюю булку и подцепила вилкой котлету. — От нас с Лукасом его прятали. Значит, брат описывал там, что с ним творили? Не удивительно, что Дэвида тогда признали невменяемым. Не носи я фамилию Винтермарк, ни за что бы в это не поверила.
Я насторожилась:
— Ты знаешь, что происходило в подвале? Но ты же только что сказала, что вас туда не пускали.
Мия ковыряла котлету вилкой. На скатерть летели брызги кетчупа, но казалось, девушка этого не замечает.
— Иногда родители срывались. Отца часто мучили мигрени. Тогда было лучше не попадаться ему на глаза, а главное — не шуметь. Любой шум усиливал головную боль. Мы это знали и старались вести себя тихо. Однажды, вскоре после той поездки на машине, отец лежал в спальне наверху с очередным приступом. Шел дождь, поэтому мы играли внизу, в гостиной. Не помню, кто из нас принес туда мяч — я или Лукас. Дэвид пытался нас остановить, но мы расшалились. Я бросила мяч. Он попал в горку, где стоял мамин хрусталь — наследство от бабушки. Это вышло случайно, но…
Мия закусила губу, волосы свесились ей на лицо. Котлета в тарелке превратилась в коричнево-красное месиво.
— Звон и грохот разнеслись по всему дому, — продолжила Мия. — Я просто окаменела от ужаса. Дэвид сказал, чтобы мы уходили, а я не могла сдвинуться с места. Лукас бросился к двери, но сверху уже спустился отец. Он был вне себя от ярости. Спросил: «Кто это сделал?!» Дэвид ответил, что это его вина. Что он хотел отобрать у нас мяч, но он отскочил и попал в горку. Папа не стал разбираться. Он просто ударил Дэвида, — она слабо махнула рукой, — со всего маху, в ухо. Тот упал. Прямо на осколки. Потекла кровь.
Мия со свистом втянула в себя воздух и стиснула челюсти так, что скрипнули зубы.
— Никто не кричал. Ни один из нас — вот что самое страшное. Лукас, он… — Она запрокинула голову. Посидела так секунду, тяжело дыша и глядя в потолок. Потом, видимо, взяв себя в руки, снова посмотрела на меня. Веки у нее покраснели. — Он упал на колени, зажмурился и зажал уши руками. Пока папа бил Дэвида, пинал его ногами… пока хрустело стекло… Лукас считал. Он тогда уже умел считать до тридцати — лучше, чем все остальные в нашей группе. И вот он раскачивался, стоя на коленях, и бормотал: один, два, три… Досчитал до тридцати и начал снова. И продолжал, пока отец не велел ему остановиться и не отправил нас наверх.
Мия замолчала. Между нами повисла тишина. Позвякивала ложечка: бородач у барной стойки размешивал в чашке сахар. С кухни доносилась ритмичная восточная музыка. За окном проехала машина, ворча мотором. Жизнь шла своим чередом, хотя для кого-то мир рассыпался на куски более десяти лет назад.
— Он делал так и потом. — Голос Мии звучал хрипло. Она отпила большой глоток колы. — Лукас. Когда узнал о смерти отца. И позже, если его что-то сильно пугало. Зажимал уши, качался и считал, считал…
— Наверное, это стало для вас огромным потрясением, — наконец удалось мне выдавить из себя. — То, что совершил Дэвид…
— Надо было сделать гораздо раньше. — Мия смотрела на меня в упор, и в ее глазах горела решимость. — Вы спрашивали про подвал. Так вот, я спускалась туда. Всего однажды, но мне этого раза на всю жизнь хватит. Дверь запирали. Я подсмотрела, куда родители прячут ключ. Я была очень любопытным и непоседливым ребенком.
Она помолчала, собираясь с духом. У меня мелькнула мысль, что, возможно, Лукас прав. Я — дура, раз приехала сюда по собственной воле. Снова влезла во все это с головой.
— Я подставила стул, чтобы дотянуться до верхней полки кухонного шкафа. Достала ключ из жестянки для печенья. Отперла дверь. Папы не было дома, мама смотрела сериал по телику
