Мое лицо первое - Татьяна Русуберг

Раз, два, три, четыре, пять…

Звонок чирикал надоедливой утренней птицей, заставляя вернуться из небытия — осознать, что сейчас вовсе не утро, что я одна в своей комнате в Хольстеде, а не на съемной квартире, и все плохо, очень плохо.

Лив ушла, оставив на покрывале вмятину в форме своего тела, но кто-то желал войти. Вот почему надрывался дверной звонок. Хорошие новости или снова плохие?

Спотыкаясь и цепляясь за перила, я сползла вниз по лестнице. То ли снотворное, которое дала мне Лив, было очень сильным, то ли в нем содержался транквилизатор: я двигалась, но никак не могла проснуться. Реальность казалась мутной, плохо проявленной пленкой. Кадр с дверью вообще был засвечен: раз — и я уже стою на крыльце, но там никого.

Пока спала, успел выпасть снег. До самой калитки протянулась пушистая белая дорожка, нетронутая, если не считать цепочки птичьих следов. Несмотря на это, на крыльце стояла банка. Стеклянная банка с крышкой, обмотанной обрывком газеты, который удерживала резинка. Поверх газетного текста было что-то написано красным маркером. Что — не понять: я видела буквы вверх ногами.

Кто-то из соседей оставил мне приношение? Добро пожаловать домой, Чили. Жест доброй воли и, возможно, сочувствия. Наверное, там варенье. Или маринованная тыква. Добрый самаритянин не дождался, когда я открою, поставил банку в снег и ушел. Вернее, упорхнул на ангельских крыльях, не наследив.

Я наклонилась и взяла банку в руки. Кажется, это не варенье, скорее компот, вот только из чего? Жидкость красноватая, и в ней плавает какой-то бледный сгусток.

Я тряхнула банку. Желеобразный шарик качнулся, поворачиваясь, и… уставился на меня огромным матовым зрачком. Кровавые обрывки мышц и нервов колыхались в спиртовом растворе подобно щупальцам маленького спрута. Банка выскользнула из рук. Невыносимо медленно вращаясь, она устремилась вниз. Мое сердце сопровождало замедлившееся падение десятками гулких ударов. Наконец сила притяжения взяла свое: банка ударилась о бетон крыльца и разлетелась брызгами сверкающих осколков. Розовые капли изуродовали снег глубокими оспинами. Глаз подскочил в воздух, глянул на меня напоследок и покатился по ступенькам, оставляя за собой кровавый след. Вот тогда-то я и закричала.

Собственный крик все еще звенел у меня в ушах, когда я наконец проснулась — на этот раз, кажется, по-настоящему. Лив действительно ушла. Правильно, всем нормальным людям в понедельник надо на работу, а у Лив сегодня к тому же какоето вечернее мероприятие.

Я взяла с тумбочки телефон. Уже начало третьего. Что-то скреблось в мозгу, щекоча подкорку полудогадкой-полувоспоминанием. Что было написано на той банке? Вдруг что-то важное? Что, если подсознание с помощью кошмара пыталось подсказать мне ответ на незаданный вслух вопрос?

Мобильник с отключенным звуком показывал два пропущенных звонка. Один от Кристины, второй от Микеля. Ясно. Похоже, друзья тоже читают новости. Подумав, отправила им эсэмэску: «У меня все ОК. Позвоню позже». Обычная ложь, но общаться сейчас с ребятами было выше моих сил. Они все равно не поймут. А вот Лукас бы понял. Интересно, он уже знает, что случилось с братом? Ведь полиция допрашивала парня. Или панцири придерживают информацию, чтобы она снова не просочилась в прессу?

Почему Лукас велел мне уезжать? Он угрожал или хотел предупредить о чем-то? Почему у меня такое стойкое ощущение, что он что-то знает? Что-то, о чем не сказал полицейским? Утром у меня не было ни времени, ни возможности с ним поговорить: стыд за прошедшую ночь совершенно выбил почву из-под ног. Но на фоне того, что сделали с Дэвидом, моя глупость и безрассудство побледнели и выглядели по-детски нелепыми и жалкими. Да, наверное, придется краснеть, если захочу взглянуть Лукасу в лицо, но ничего, уж как-нибудь потерплю.

Я поплелась в ванную, чтобы смыть c себя сон. Уроки в школе заканчивались в три. Следовало поторопиться, чтобы перехватить подростка у выхода. Мало ли куда может понести пятнадцатилетнего парня — ищи-свищи его потом.

У школы я затормозила одновременно со звонком — пришлось для этого мчаться всю дорогу, как лидеру «Тур де Франс». Машинально отметила рампу для скейтбординга и площадку для паркура на школьном дворе. Даже в Дыр-тауне прогресс не стоял на месте. На турниках уже подвисали два крепких паренька, поглядывая на выходящих из школы девчонок. А вот тут ничего не изменилось.

Я заняла наблюдательный пост за абстрактной скульптурой, сложенной из здоровенных камней, и стала высматривать Лукаса. Пестрая толпа школьников мелькала за стеклом крытой галереи, спеша добраться до дверей, ведущих на свободу. Обзор отчасти затрудняли постеры, приклеенные к стеклу изнутри. Я высунулась из-за камней и прищурилась. На плакатах проступили знакомые черты.

Помогите найти Дэвида! — гласила надпись над разноцветными глазами, смотрящими на школьный двор. Меня пробрал озноб, а рот наполнила горечь химической на вкус отрыжки. Что за гадость мне скормила Лив?

Но тут я забыла о собственных ощущениях. Знакомая сутулая фигура появилась в дверях и медленно двинулась через двор: капюшон закрывает лицо, кеды шлепают по лужам. Я заметила свисающий на ворот зеленый провод наушников. Если бы не эта деталь, сходство с Дэвидом-подростком было бы ошеломляющим.

Я уже хотела выйти из-за своего укрытия, когда мелькнула ярко-рыжая шевелюра и с Лукасом поравнялся крупный, крепко сбитый паренек — тот самый, что продал мне булочки в «Отелло». Он хлопнул Единорожка по плечу. Тот вытащил из уха «капельку», и оба оживленно заговорили, причем рыжий то и дело тыкал пальцем в развешанные по галерее плакаты. Жаль, я стояла слишком далеко и не могла расслышать хотя бы слово: рассыпавшиеся по двору школьники галдели, как стая голодных гусей.

Закусив губу, я направилась к колоритной парочке. При виде меня Лукас замолчал и напрягся, будто готов был в любое мгновение сорваться с места и убежать. Заметив его реакцию, рыжий крепыш обернулся в мою сторону.

— Привет, Лукас, — как можно дружелюбнее улыбнулась я. — Можно тебя на минутку? Нужно поговорить.

Юный пекарь нахмурил веснушчатый лоб и пихнул приятеля под ребра:

— Эт’ она, того этого, — громко прошептал он, тараща блеклые голубые глаза. — Та самая баба, про котору я те г’рил.

Баба?! Я метнула гневный взгляд на рыжего, но тут же сосредоточилась на Лукасе. Тот мотнул головой:

— Я уже все вам сказал.

— А я думаю, не все.

Лукас моргнул, губы его дрогнули, но тут