Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
— Неужели Дэв все-таки стал у тебя первым? Поэтому ты так зациклилась на нем? Поразительно!.. Вот уж не думал, что этот заморыш вообще на что-то способен. Хотя, конечно, хороший отсос…
— Замолчи! — Я с трудом сдержалась, чтобы не вцепиться ногтями в щетинистую наглую морду. — И говори потише — в доме дети.
— Лукас, — уточнил Эмиль, посмеиваясь. Он светился от удовольствия, видя, что я вышла из себя. — Мия живет у своего бойфренда, и уж ее отсосом точно не удивишь. А ее братец-задрот наверняка давно подслушивает под дверью… Верно, говнюк? — рявкнул Эмиль так, что я невольно дернулась.
И не одна я: сзади послышались глухой удар, вскрик и удаляющийся шорох.
Эмиль заржал и сделал приглашающий жест рукой:
— Проходи, Перчик, раз пришла. А то стоим тут как неродные. Пива хочешь?
Рассудив, что обмен любезностями окончен, я кивнула и прошла в комнату с телевизором. Голубоватый свет, идущий от экрана, превратил окружающее пространство в подобие лунного пейзажа. Просветы голого пола между стопками старых газет и реклам, разнокалиберными коробками и упаковками пива, в основном пустыми, напоминали кратеры. Продавленный диван в таком антураже смотрелся космическим кораблем, готовым к старту.
— Прошу. — Эмиль пнул ближайшую коробку, чуть расширяя проход к дивану.
Я поздравила себя с тем, что надела темные брюки, и тщательно выбрала место на плюше, усеянном пятнами неизвестного происхождения. Эмиль поставил передо мной банку зеленого «Туборга» на столь же заляпанный столик. К ней сразу прилипли табачные крошки: тут явно экономили на куреве, делая самокрутки.
— Как Сюзанна? — повернулась я к Эмилю, не спеша открывать пиво.
— Нормально. — Эмиль откупорил свою банку и жадно глотнул. — Эта сука еще всех нас переживет.
Я слегка приподняла брови. Нет, конечно, парень никогда не отличался пылкой любовью к матери, для него всегда отец был на первом месте, но чтобы сукой называть…
— Сука и есть. — Эмиль выбил из пластикового портсигара самодельную сигарету и постучал ею по столешнице. — Про-срала и свою жизнь, и нашу, пока я мотался по гребаной пустыне, защищая таких, как она, от черножопых. А теперь она инвалид: печень ни к черту, тромб в сердце недавно был. Думал, сдохнет стерва наконец. А ни фига. — Он подкурил от дешевой зажигалки и глубоко затянулся. — Откачали. И стало только хуже: у старухи окончательно крыша поехала. Вынь ей да положь сы́ночку Дэвида.
Густое облако дыма застлало происходящее на экране и заставило меня закашляться и помахать ладонью перед лицом. Воняла самокрутка так, будто Эмиль курил сухой ослиный помет.
— Совесть проснулась? — предположила я и глотнула пива, пытаясь смыть табачную горечь, от которой першило в горле.
— Чего-о? — Эмиль скривился, глядя на меня поверх мерцающего светлячка сигареты. — Чтобы что-то там проснулось, оно должно изначально где-то спать, вероятно, в душe. А я вижу свою мамочку насквозь и такого органа пока не обнаружил.
Я хмыкнула, вспомнив пословицу о яблоке и яблоне, но вслух ничего не сказала. Иногда лучше просто дать фокус-персоне поговорить: это я вынесла из своего небольшого опыта интервью с писателями.
Эмиль снова затянулся, выпил пива и без всякого стеснения рыгнул.
— Теперь все мы у этой суки плохие, один Дэв хороший. Точно проводка на чердаке перегорела. — Он постучал крепким пальцем себе по виску. — И отец у нее — кобель и тиран, от которого сы́ночка ее освободил. А то, что этот тиран содержал ее полностью семнадцать лет, каждую прихоть удовлетворял, пылинки сдувал, прощал измены…
— Измены? — невольно переспросила я, маскируя свою настороженность хорошим глотком из банки.
— Ну, конечно, наивная девочка не в курсе.
Эмиль невесело улыбнулся и сунул сигарету мимо переполненной пепельницы. Затлел валяющийся на столе нераспечатанный конверт. Эмиль залил его пивом. Потом потянулся, чертыхаясь, за новой банкой, но упаковка под столом оказалась пустой.
— Лукас! — От его вопля я чуть не выронила свое пиво. — Тащи сюда свою тощую задницу, говнюк!
Мальчишка возник в дверном проеме почти мгновенно, как вызванный из волшебной лампы джинн. Меня снова поразило его пугающее сходство с Дэвидом: завесившая лицо грязная челка, взгляд, устремленный в пол, сутулая долговязая фигура.
— Опять все пиво выжрал, скотина! — Бронзовая пепельница в виде босой ступни полетела в голову Лукаса, разминувшись с ней только потому, что парнишка успел отклониться с ловкостью икс-мена. Пепельный след, оставленный метательным снарядом, плавно осел на пол. — Из холодильника тащи.
— Там нету больше, — проворчал мальчишка, переступая напряженно с ноги на ногу, словно вот-вот готов был сорваться с места.
— А мне пох! Если через пять минут передо мной не будет стоять пиво, — Эмиль ткнул в лужицу на столике, — прямо вот тут, я у тебя из жопы его выдавлю, понял?!
Лукас дернул челкой и бесшумно исчез. Хлопнула входная дверь. Старший брат удовлетворенно откинулся на спинку дивана:
— Совсем от рук отбился. А все мать! Вырастила педика какого-то. Вот воспитывай теперь!
Мне было до слез жалко Единорожка, но требовалось сосредоточиться на главном, и я сказала:
— Ты упомянул об изменах…
— О, это знаменитая семейная легенда. — Эмиль развернулся ко мне, и я встретила его изучающий взгляд. — Ты все-таки даже наивнее, чем я думал, раз не догадалась. Читала ведь чертову тетрадку Дэва.
Я поежилась от внезапного озноба и осознания того, что в квартире мы сейчас одни. Не известно еще, вернется ли Лукас.
— Там об изменах ничего не было, — покачала я головой.
— Ага, конечно. — Эмиль на секунду отвлекся, уставившись в экран, на котором две команды пытались угадать, какое видео с ютуба набрало больше просмотров. — Зато была пурга про папочку-бродягу, ставшего королем.
— Бродячего музыканта, — поправила я.
— Один хрен, — скривился Эмиль, доставая из сигаретницы самокрутку. — Он построил шалаш в лесу. Знаешь, еловые ветки, брезент. Наверняка стащил его на какой-нибудь ферме. Жил там со своей шавкой. Отоваривался иногда в «Факте». Наверное, там они с матерью и встретились.
— Кто? — изобразила я непонимание, следя, как Эмиль постукивает самокруткой по краю столешницы.
— Да бездомный этот! — Бумага прорвалась, табак просыпался на пол. Эмиль зло смял остатки сигареты и отправил туда же. — Что, трудно поверить? — Он сверкнул на меня глазами, кривя губы. — Моя мамочка-святоша спала с грязным бродягой! Оставляла меня годовалого одного и бежала в лес трахаться, пока отец был на работе. Как тебе сюжетец, а?
Я икнула. Пиво в желудке вошло в клинч со сливовым вином, и некому было крикнуть «Брейк!» — рефери-рассудок оказался в нокауте. Дико захотелось курить, чего я в жизни никогда не делала. В пластиковой мисочке на столе завалялись два соленых орешка. Я судорожно закинула их в рот.
— Мамочке
