Замерзшее мгновение - Камилла Седер
— А почему это является проблемой для меня? Или для вас?
Сульвейг Гранит говорила сама с собой и казалась все более отсутствующей.
— Потому что убийство Мулина, третьего участника происшествия той ночи, о которой мы говорили, не является случайностью. И поскольку ваш сын находился под стражей, значит, кто-то другой, также имевший сильные чувства к Мю, стал мстить вместо него. Я не говорю, что это вы. Просто спрашиваю, может ли кто-то подтвердить, что вы были дома вчера вечером и сегодня ночью.
Гранит приложила руку к горлу, словно ей не хватало воздуха.
— Я могу подтвердить, что она была дома.
У женщины, возникшей в дверях, были губы вишневого цвета и черные крашеные волосы с прической а-ля паж. «Возможно, парик», — отметил Телль, констатировав, что от нее не исходит прямая угроза. Она была высокого роста, в старомодном, слегка поношенном, но когда-то явно дорогом платье.
— А вы кто?
Бернефлуд беззастенчиво оглядел ее с головы до ног. Ей могло быть около сорока.
— Я? Помогаю Сульвейг с покупками и с остальным. Домработница, — объяснила она. — И могу подтвердить, что Сульвейг вчера вечером была дома.
Сульвейг Гранит благодарно повернулась к помощнице — так ребенок бросается к матери, когда ему трудно.
— А ночью? — подозрительно спросил Бернефлуд.
При осмотре несколько вещей привлекли его внимание. Беспорядок в квартире никак не свидетельствовал, что у Сульвейг Гранит есть домработница. Да и платье помощницы не наводило на мысль, что ее обязанности включают уборку. Может, она не входила в понятие «остальное»? И вычеркнута из перечня социальных услуг, предоставляемых пожилым людям, после того как реформы по сокращению, подобно цунами, пронеслись по социальному сектору.
Он прекрасно представлял себе, как это может быть; в доме для престарелых, где жила его мать, сотрудников теперь не хватало даже для того, чтобы менять подкладки старикам и старухам. Гранит, правда, не выглядела особо старой, хотя это и не означало, что на нее приятно смотреть. Наоборот, она казалась полной психопаткой, но психи, очевидно, тоже имеют право на социальную помощь на дому.
Разве это теперь не норма в сегодняшней Швеции — любые формы социальной неприспособленности и лени оплачиваются, в то время как настоящие старые шведы, всю жизнь в поте лица работавшие на благо общества, не стоят государству ни одной кроны.
— Стало быть, вы трудитесь здесь и вечером, и ночью, — прорычал Бернефлуд, бросив взгляд на часы и не пытаясь скрыть недоверие. И разве у нее не покраснел немного нос, у этой помощницы?
— Да, иногда я работаю по вечерам. Ведь людям нужна помощь не только в дневное время, — неубедительно произнесла та. — Но вчера вечером я была здесь по другому поводу. Забыла на раковине часы — я всегда их снимаю, когда мою посуду. Я не хотела оставаться без них, так что… позвонила Сульвейг и спросила, не будет ли слишком поздно, если я…
— Я рано не ложусь, — меланхолично сказала Сульвейг.
— И в котором часу это было? — спросил Бернефлуд и сурово посмотрел на женщину помоложе. Она не отвела взгляд.
— Около девяти. Я была здесь до четверти десятого.
Бернефлуд забурчал, протягивая ей блокнот, чтобы она записала там свое имя и координаты.
— Если возникнет необходимость.
Когда она после некоторых колебаний склонилась над блокнотом и стала писать, он увидел вытатуированную на ее шее змею, выглядывавшую из-под воротника, и вздрогнул.
62
Микаэл Гонсалес потирал переносицу и вздыхал в такт со своими коллегами во время срочного совещания, хотя неожиданный поворот дела привел его в сильное возбуждение.
Он слишком молод, чтобы работать в криминальной полиции, — вначале он слышал это постоянно. Некоторые одобрительно кивали, улыбались при виде его энтузиазма, хлопали по плечу. Другие шутливо говорили о руководящей должности: «Поглядим, кем он станет».
Иногда, правда, тон менялся. Далеко не всем нравится, когда кто-то быстрее остальных продвигается по служебной лестнице, — и не важно, являлось ли причиной этого продвижения стремление достичь большего или квоты для эмигрантов, которые так любили обсуждать коллеги — полицейские с низким уровнем IQ.
Плохо скрытая ненависть сперва злила его и побуждала к борьбе. Это он принес из дома. Его учили, что нельзя жрать дерьмо. Так его воспитала мама, которая безумно гордилась тем, что ее единственный сын работает в полиции, однако никогда не позволила бы из-за этого перед кем-то прогнуться. Вначале он боролся ради нее. Не потому, что всегда идентифицировал себя со словом «эмигрант» — он все же прожил в Швеции всю жизнь, — а из-за уважения к маме. Потому что борьба против скрытого расизма, которую она вела с приезда в Швецию в середине семидесятых, должна хоть чего-то стоить.
Однако бороться можно было по-разному, и через какое-то время он перестроился. По своей природе он был позитивным человеком. С годами научился использовать свое обаяние как оружие: оно позволяло преодолеть непонимание, разоружить противника и позволить контролировать ситуацию, не становясь жертвой собственной злобы.
Он не желал другого места — всегда хотел служить в криминальной полиции. Поэтому подростком запоем читал детективные романы и скупал все более или менее реалистичные полицейские сериалы. Он дважды подавал документы в полицейскую академию, прежде чем его туда приняли.
Он легко ассоциировал себя с одиноким, высокомерным и отважным криминальным полицейским из романов Хеннинга Манкелля, Колина Декстера или Майкла Коннелли — не важно.
Пока его полицейская работа мало походила на расследования из телесериалов и книг. Будучи патрульным — это время казалось ему бесконечностью, — он отправлял пьяных бомжей в вытрезвитель, разбирал конфликты в квартирах, останавливал водителей за нарушение скорости, задерживал карманников, перебирал бумажки и заполнял заявления об угнанных машинах. Наконец, в один прекрасный день, он смог заняться более важными вопросами. Табличка с собственным именем на двери своей комнаты привела его в восторг. Надпись на будущей визитной карточке: «Микаэл Гонсалес. Отдел по расследованию убийств».
И после этого он снова перебирал бумажки. Продолжал писать рапорты о пьяных ссорах в квартирах, с единственной разницей, что теперь эти случаи чаще заканчивались ранением или убийством.
— Да, погонь на машинах по городу не много, — обычно отвечал на расспросы мальчишек на площади. Ребята, еще не охваченные характерной для компаний постарше ненавистью к полиции, все равно впечатлялись. Тех, кто имел старших братьев, удивить было трудно.
— Он меньше, чем у Славко. — Единственный комментарий одного из пацанов, когда Гонсалес,
