Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
— Эге! Филимонов влопался! Это кстати. Поможешь мне кое в чем разобраться. А ваша фамилия?
— Бережнов. Иннокентий Бережнов, как явствует из паспорта, дражайший.
— Известнейшая личность не только в Ростове, — повернулся Костромцов к Борису Михайловичу, — конкурирует с лучшими итальянскими мастерами.
— Мы знакомы, — вежливо ответил Мосальский, — помните, в исполкоме?
«Опять Бережнов! Удивительная вещь!» — подумал Мосальский.
Бережнов стоял молча, скучный, даже как будто сонный. Костромцов, внимательно рассмотрев паспорт Бережнова, вернул его с полупоклоном владельцу.
— Все правильно, товарищ Бережнов. Извините, что потревожили. И разрешите вопрос: как попали в этот район? Если, конечно, не секрет.
— Какой же секрет, дражайший; вот он, секрет, рядом стоит — Филимонов. Чуть не с постели поднял. Идем да идем, пока не перехватили...
— Простите, я, не совсем понял — что перехватили?
— Ах да, простите, действительно я несуразно... Скрипку, скрипку не перехватили, по объявлению... И будто бы настоящий старый итальянец... Впрочем, ему все мерещатся страдивариусы, а пойдешь — кусок дерева, ничего не стоящая дрянь.
— Если я правильно понял вас, вы пошли посмотреть, а может быть, и купить скрипку, о продаже которой узнали по объявлению?
— А между тем даже и дома такого не оказалось, — вздохнул Веревкин. — Ходим вот, ходим... И район глухой.
— Да... действительно... Какое объявление, Филимонов?
— Самое что ни на есть натуральное, товарищ капитан. Скрипка итальянской работы. Смотреть можно с семи вечера. Фамилия владельца, если не ошибаюсь, Радонежский. Ход со двора. А вот с домом полная оказия: Степная, 3-а. Нет такого, да и все тут!
— Ты, наверное, перепутал, и водишь человека по пустырям, — проворчал сержант милиции.
— Да и вы, однако, товарищ капитан, тоже не брезгуете и здесь прогуливаетесь, — язвительно ввернул Филимонов.
— Разрешите, товарищ капитан, — вмешался Мосальский, — у меня такой вопрос: где находится это объявление о продаже скрипки? Не морочите ли вы голову товарищу Бережнову?
— То есть как где? — возмутился Филимонов. — Там, где его прибили. Вполне ясно.
— Именно? — строго спросил Костромцов.
— На Буденновском, возле комиссионного. Там много разных. Да вы спросите Иннокентия Матвеевича, как он, конечно, человек образованный... Я и до войны скрипочки для него искал... Разбираюсь! Десять процентов комиссионных, а в случае удачи — премиальные в жидком виде...
— Это заметно. Авансом, видать, получил.
— Подтверждаю, подтверждаю, — поддержал Филимонова Веревкин. — А между прочим... товарищ капитан, кажется? Позвольте спросить, разве ходьба в этом районе запрещается, или как?
Костромцов досадливо дернул плечом:
— Я уже сказал, товарищ Бережнов... Маленькая ошибка, только и всего. Искали мы тут одного... художника.
— Тогда разрешите откланяться. — Бережнов притронулся к своей шляпе. — Пошли, Иван Игнатьевич.
Костромцов покачал головой:
— Филимонова мы задержим. Он мне нужен.
— Товарищ капитан! — плачущим голосом воззвал Филимонов. — Это нечестно, товарищ капитан! Сами знаете, пятнадцать лет не практикую! Как стеклышко!
— Ладно, ладно, — нетерпеливо прервал его Костромцов. — Вот мы и протрем стеклышко для ясности. Сорокин, ты его доставь! А вы можете идти, товарищ Бережнов.
Быть может, Борису Михайловичу показалось, что Бережнов метнул на него быстрый взгляд? Скорее всего — показалось. Старик недоумевающе пожал плечами, повернулся и быстро зашагал прочь.
На другой день, повинуясь какому-то внутреннему побуждению, Мосальский присутствовал при допросе Филимонова. Костромцов кое-что о нем рассказал. Вор, ушедший на покой... Черт знает что! Вроде какого-то почетного пенсионера!
Филимонов держался развязно, попросил папиросу, сел, отвечал резко и раздраженно, да и вид у него был болезненный.
— Что с тобой, Иван Игнатьевич? — участливо спросил Костромцов.
— Сердце сдает, товарищ Костромцов. Поволновался вчера, а мне доктора не велят волноваться.
— Да чего же тут волноваться?
— Надоело. Все тихо, нет ничего, ну, так давай хоть Филимонова в сумку!
— Ерунда! Мы тебе доверяем. Нам только справочки получить по твоей старой специальности.
— Все забыто, на всем крест положил.
— Лампадку знаешь?
— Как не знать. Знаю. Вчера еще был здесь.
— Ага, значит, знаешь. Зачем он сюда приехал?
— Врать не буду, товарищ Костромцов, — не знаю.
— Но ты с ним встречался?
— Нет.
— Ну вот и наврал. Тебя же с ним мои ребята видели.
— Тогда, значит, встречался, и вы все лучше меня знаете. Молчу!
— Ты от меня шуточками не отделаешься. А с Бородой тоже не встречался?
— Я от Бороды не отрекаюсь. И с ним, и с Валькой-крабом живу по-приятельски. Сами понимаете, делить мне с ними нечего.
— Вот ты и объясни, чего это они к нам в Ростов явились? Чего это они Ростов полюбили?
— Хороший город, вот и полюбили.
— А о чем должны были они с Лампадкой договориться? Вчера? На Степной, куда ты опоздал из-за своей жадности: хотел попутно еще скрипку никудышную за хорошие деньги сбагрить старику Бережнову?
— Ну, это вы сопливых ловите, товарищ старший инспектор. Так у нас серьезного разговора не получится. Может, скажете, что я хотел на свадьбе Лампадки на скрипочке сыграть? Ишь, загнул! Куда впутать хочет неповинного человека! Вон и товарищ тоже усмехается. И он понимает, что на пушку хотите меня взять.
— Вот что, Филимонов, — хмуро сказал Костромцов, — ты меня знаешь, я тебя знаю. Я ясно поставил тебе вопросы. Два вопроса: зачем твои дружки в Ростов наезжают, и второй вопрос — о чем они должны были с Лампадкой говорить за дружеской выпивкой. Пока ты не ответишь на эти два вопроса, я тебя не выпущу.
— Красиво сработано! — взвизгнул Филимонов и зашелся кашлем и за бок схватился. — Доказывай, Филимонов, что ты безгрешен! Пятнадцать лет терзаете старика!
— Пойди отдохни и подумай. Истерику не устраивай, все эти штучки тебе, Иван Игнатьевич, придется оставить.
— Буду жаловаться прокурору! — гордо заявил Филимонов, уходя.
Но в камере его охватили сомнения и самые мрачные предчувствия. Он знал настойчивость Костромцова. Что-то им известно! И облава неспроста устроена... Уж не напали ли они на след Веревкина? Крупная птица, не чета нашим! Да и кашу он заварил крутую. И я тоже хорош, на легкие деньги позарился... Я — что? Отставной козы барабанщик! Кому
