Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
— Инте-ресно! — протянул Борис Михайлович и, вытащив папиросу, торопливо закурил. Ему вспомнились слова Павлова, что в приемах разведки империалисты скатываются к простому бандитизму.
Подполковник засмеялся;
— Ну, интересного-то, по-моему, мало. Переловят голубчиков, и все дело. У тебя что-то глаза заблестели. Уж не хочешь ли принять участие в облаве? Немного проветриться и пострелять в ночную темноту?
— Принять участие? Посмотрим, посмотрим... — рассеянно говорил Мосальский, думая о своем.
«Почему они все-таки заслали, к нам сотрудника Скотленд-ярда?» — говорил Леонид Иванович. И затем снова подчеркнул, что к нам заслан сыщик... Какая хватка у этого человека! Или это моя фантазия, и я цепляюсь за малейший намек? Хорошо, пусть я буду фантазер. Во всяком случае, от меня не убудет, если я проведу одну ночь без сна».
— Как бы повидаться с начальником уголовного розыска?
— Да ты и в самом деле заинтересовался? Что за чудеса! Работник центрального аппарата — и вдруг облава на блатных!
— Есть кое-какие соображения. Так как же со встречей?
— Сейчас устроим. Могу хоть весь угрозыск предоставить в твое распоряжение.
Подполковник снял трубку и набрал номер.
— Василий Амосович? Куда? Чего это он болеть надумал? А кто это? Товарищ Костромцов? Вот что, товарищ Костромцов, большая просьба — зайдите ко мне!
И, положив трубку телефона, сообщил:
— Немного не повезло. Начальник заболел и отправлен в поликлинику. Придет его помощник Костромцов. Кстати, он-то и будет проводить операцию.
Старший инспектор уголовного розыска Костромцов понравился Мосальскому с первого взгляда. Молодой, пышущий здоровьем, с хорошей выправкой, уравновешенный, явно не кабинетный работник, он точно и обстоятельно ответил на все вопросы Мосальского.
Дело обстояло так. Месяца полтора назад в уголовный розыск стали поступать сведения о появлении в Ростове известных рецидивистов. Внезапно появился и так же внезапно исчез хорошо известный в Ростове Борода. Более молодой аферист Валька-краб был опознан, когда сидел в ресторане. Вскоре стало известно, что он уехал из Ростова. А теперь, говорят, появился Лампадка. По наведенным справкам, он отбыл срок наказания. Но это еще недостаточное основание, чтобы появляться в Ростове. Пожалуйста! Занимайся делом, а прежде всего перестань быть Лампадкой, превратись в обыкновенного Иванова или Петрова и трудись себе на здоровье! Живи как человек!
— Однако они приезжают в Ростов, но ни грабежей, ни убийств здесь не совершают?
— У нас, товарищ майор, родилось забавное предположение: не собираются ли они на какие-нибудь свои беседы? Мысль сумасбродная, ничего подобного в практике до сих пор не наблюдалось, но, спрашивается, — за каким чертом приезжать в Ростов, если здесь нет никакой, как они говорят, «работенки», то есть не намечено ограбления и тому подобное?
— Постойте... — наморщил лоб Мосальский. — Во-первых, мне ваша мысль о специальных встречах вовсе не кажется абсурдной... И... вы никогда не задумывались, товарищ Костромцов, над тем, что если у уголовников существуют неписаные законы, значит, кто-то эти законы издает? Стало быть, можно предполагать, что у них есть кто-то, кто руководит. Дело не в названии, а в существе...
Костромцов оторопело посмотрел на Мосальского:
— Мне это не приходило в голову... Нет, пожалуй, ничего похожего у них нет — слишком большие индивидуалисты. К тому же мы в повседневной работе почувствовали бы наличие у них организующего начала.
— Вы только что говорили предположительно, что они собираются для беседы. Разве это — не организующее начало?
— Товарищ Мосальский совсем припер нашего бедного Костромцова, — вмешался в разговор подполковник. — Того и гляди, инспектор запутается в умозаключениях и пойдет ко дну...
— Выплыву, товарищ подполковник! А сегодняшняя операция откроет нам кое на что глаза.
— Итак, имейте в виду, что я иду с вами, — решительно сказал Мосальский.
— А для чего вам? — удивился Костромцов. — Операция предстоит тяжелая, наверное, будет стрельба. Кто другой, а Валька-краб живым в руки не дастся, а у нас задача именно живым его взять.
Подполковник стал хлопотливо снаряжать Мосальского.
— В первых строках моего письма, мы оденем вас в мое кожаное пальто и дадим вам кепку. Да... У тебя к инспектору ничего больше нет? Можете идти, товарищ Костромцов. Как с оружием? Маузер второй номер? Хлопушка. Возьми мой «вальтер». Привык к своему? Ну, как угодно.
Подполковник был мил, внимателен, заботлив.
— Пистолет положи в карман пальто. Вид восхитительный! В этой кепке... Но ради всего святого — осторожнее! За тобой зайдут в двадцать ноль-ноль.
4
В этот вечер решилась судьба Приват-доцента. Все произошло чрезвычайно просто и неожиданно.
Пренебрегая строжайшим наказом Веревкина, он явился к нему, когда ранний осенний закат еще пламенел над городом. Пришел, будучи изрядно «на взводе» и все с той же паршивенькой скрипкой в брезентовом чехле.
У Андрея Андреевича как раз сидел приятель Бережнова скрипач Авербах. Когда Эмилия Карловна, кривя губы, сообщила, что опять пришел «этот самый», Веревкин на минуту даже растерялся, но затем вышел в кухню. Приват-доцент стоял там как ни в чем не бывало в своем новом, но уже достаточно засалившемся пиджаке, коричневом, с зелеными искрами, со своим университетским значком на груди, красноносый, лукаво ухмыляющийся.
— Доброго здравьица вам, Иннокентий Матвеевич. Скрипочку вот принес. Отличнейший инструмент, впору хоть самому Кубелику упражняться.
Веревкин с удовольствием вышвырнул бы его вон. Но приходилось сохранять приличие.
— Ты, Иван Игнатьевич, не вовремя, брат, пришел. У меня, дражайший мой, гости.
— А мы подождем, люди не гордые, — возразил Филимонов и подмигнул значительно: есть-де важные новости.
Пришлось провести его в комнату и познакомить с Авербахом. И конечно, Авербах тотчас заинтересовался скрипкой, вытащил ее из чехла и стал пробовать.
— Вы хотите купить эту вещь? — удивленно спросил он, пренебрежительно откладывая скрипку в сторону. — Зачем вам понадобилась такая дрянь?
— Итальянская! — авторитетно сообщил Филимонов.
— Если эта скрипка итальянская, значит я — испанец или китайский богдыхан.
— Значит, вы ничего не смыслите в скрипках, — развязно ответствовал Филимонов и опять подмигнул Веревкину.
Веревкин еле-еле прекратил этот спор, поддержав мнение скрипача и сказав Филимонову, что его, видимо, надули.
Когда Авербах ушел, Веревкин спросил сердито:
— С чем пожаловал?
— Из Киева приехал Лампадка...
— Какая еще лампадка?
— Как какая? Ванек! Лампадка! Вы же о нем говорили тогда, знаете. Желает с вами встретиться, —
