Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
— Заодно? Это вы как? Шутить изволите? Хотя, конечно... Например, сторублевые изготовлять... При нашем образовании... Работенка не пыльная... Сбывать трудно.
— Без фальшивых обходимся. Хватает настоящих!
Веревкин вынул из внутреннего кармана толстую пачку сотенных и шлепнул ею по столу.
— А ведь никак настоящие?
— Говорю, настоящие. Мое дело опасное, но доход большой.
— Ну что ж. В добрый час! В нашем мире не положено спрашивать больше, чем сам человек хочет сказать. Контрабанда ли у вас, связи ли с торговыми сферами... Предприимчивый человек всегда найдет, где руки приложить. У вас, как ни говори, опыт, да еще юридическое образование... На рожон не полезете! — весело улыбнулся Филимонов.
Веревкин заметил, что, кажется, клюнуло. Филимонов с напускным равнодушием глянул на пачку денег, но с того момента, как разговор принял деловой характер, он и стопку отодвинул, и к водке больше не притрагивался.
— И ты, Филимонов, должен мне помочь.
— Если чем могу...
— Ты меня должен с преступным миром свести. Мне люди нужны. Помощники. За гонораром не постою.
— Много положите? — в вопросе Филимонова прозвучала ирония, но Веревкин ее не уловил.
— Все расходы по поездкам оплачу и пять тысяч за труды.
Филимонов взял пачку сотенных, подкинул ее на ладони и отодвинул от себя:
— За такое дело лучше не браться.
— Мало?
— Посудите сами, господин Веревкин. Допустим, найду я подходящих ребят. «Вот, скажу, желает встретиться с вами один почтенный господин». — «А кто он такой?» — «Да так, знаете ли... бывший сыщик».
Как вы считаете, что мне ответят и будут ли это цензурные выражения или наоборот?
— Значит, тебе гарантии нужны?
— Я должен знать, кто за вами стоит, а что вы им предложите — спекуляцию или культурный грабеж — ваше дело.
И Филимонов переложил пачку денег на одинаковое расстояние от себя и от Веревкина. Веревкин секунду. колебался: насколько можно довериться старому мошеннику? И отступать нельзя, и слишком раскрывать карты не следует.
— Дело большое и денежное предложу.
— Ага, брезец хотите дать — то есть на след навести.
— Слушай, Иван Игнатьевич. Ты один по всей России знаешь, кто я, как меня зовут. Я сам к тебе подошел, сам доверился. Я в твоих руках. Крикни ты сейчас: держите его! — и все, я пропал.
— Ну, это уж не в моих правилах.
— Теперь дальше. Вызываете вы меня в то место, которое сами выберете. Я буду один, а вас много. Что я могу сделать для вас плохого? На худой конец, ухлопаете меня — и концы в воду. Ведь так?
— Ухлопать, конечно, можно, дело простое.
— Ты не глупый человек. Пойми. Вы — уголовники, И вас преследуют. Я — чиновник старого времени. Стало быть, тоже на данном отрезке времени не ко двору. Вот и выходит, что были мы во вражде, вы прятались, я охотился за вами, а теперь нам по пути, одна дорога.
— Это вы правильно рассуждаете. — И Филимонов решительно придвинул пачку денег к себе. — Что вам, что нам — амба.
— Раз я иду на такое дело, — продолжал между тем Веревкин, наблюдая за передвижением пачки и становясь увереннее, — значит, что-то знаю, значит, пахнет жареным. Будете довольны.
— Ладно. Понял. Извините, конечно, что имел опасения. Нельзя так-то, с бухты-барахты. Сами же говорите: береженого бог бережет. А теперь понял, уразумел, даю согласие.
И обсосав арбузную корку и вытерев губы, закончил:
— Значит, деньги мои? А за что взялся — выполню. Из-под земли достану. Когда именно, не скажу. Надо еще помозговать. Адресочек ваш? В Ростове? Вот оно что! Никольскую улицу знаю. Одним словом, можете на меня положиться. Старайтесь только деньков через десять почаще дома сидеть, или чтобы домашние знали, где вы обретаетесь. Хотя кого учу? Вот уж правда, что старость — не радость. Совсем сообразительности не стало.
2
Веревкин ждал. Из дому не выходил, особенно вечерами. Пил кофе (теперь уже не желудевое, хотя Эмилия Карловна ужасно беспокоилась за его сердце) и возился со скрипками. Прошло три недели, и Веревкин начал сомневаться: надул одноглазый циклоп, забрал денежки и улизнул.
Поздним вечером в воскресенье раздался стук в дверь. Вошел Филимонов. Но не тот Филимонов, который продавал счастье в Новочеркасске на базаре. Этот был моложе, живей и одет как человек: в паль то, в светлой шляпе, даже кожаные перчатки в руке.
— Пошли, Иннокентий Матвеевич, — сказал он, не здороваясь, видимо, очень спеша (а может быть, не давая времени предупредить милицию). — Нас ждут.
Веревкин быстро оделся, и они вышли. Осенняя ночь, ветреная и тревожная, заставила Веревкина сразу же поднять воротник. Вот-вот и дождь брызнет. Низкие тучи мчатся по небу, то и дело заглатывают луну. Пробьется лунный свет, на минуту — и опять все помрачнеет, тьма сдвинется, и только и слышно, как где-то хлопает ставня или гремит железо на крыше. Оголенные деревья раскачивают верхушками и бьют ветками в окна нахохленных черных домов.
Долго колесили они по кривым переулкам пригородной Нахичевани. Где-то близко вздыхала и хлюпала река. Веревкин все оглядывался. Ему казалось, что кто-то крадется, что за ними следят. Улицы были пустынны. Тянулись заборы. Потом они пересекли площадь.
— Пришли, — хрипло сказал Филимонов, останавливаясь перед домом с плотно закрытыми ставнями, и постучал в третье окно.
Лязгнул засов. Их впустили. Кажется, женщина. Вошли в дверь. По запаху соленых огурцов и кислого теста Веревкин догадался, что это кухня.
— Сюда, сюда...
А куда сюда? Кругом непроглядная темень. На ощупь нашел дверь. Темный коридор. Споткнулся обо что-то железное. Наверное, истопной лист перед печью. Филимонов толкнул ногой дверь, и они увидели стол, заставленный бутылками, и четырех мужчин, играющих в карты при свете тусклой керосиновой лампы.
— Вот вам и дядя Кеша! — крикнул Филимонов еще с порога.
Четверо встали из-за стола и ждали. Затем поочередно пожали Веревкину руки.
— Старик.
— Борода.
— Проповедник.
— Валька-краб.
Приятно улыбаясь и стараясь держаться запросто, Веревкин отвечал им на рукопожатия:
— Очень, очень рад.
Снял шляпу и пальто и оглянулся, куда бы их повесить. Человек с черной бородой, оттеняющей бледное лицо, крикнул:
— Манька!
Тотчас же вошла молодая красивая бабенка с пышной грудью и лукавыми глазами.
— Возьми у бати
