Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
С этими словами Стил извлек из кармана листик папиросной бумаги и прилепил его к стволу старой липы.
— Прошу, — сказал он, доставая из заднего кармана брюк небольшой плоский пистолет. — Тут не больше тридцати ярдов.
Раскосов подержал пистолет в руке и подал его обратно:
— Незнакомая система. Ничего не выйдет.
— Кольт номер два. Модель сорок пятого года. Сильный и точный бой. Посылайте патрон в ствол.
Так. Это предохранитель, отведите его чуть в сторону. Довольно. Цельтесь и стреляйте.
Раскосов выпустил всю обойму.
— Второй гол в ворота Весенева! — заорал Стил, освидетельствовав ствол дерева.
— Я привык стрелять в живот, — угрюмо сказал Раскосов.
— Неплохая привычка, но применительно к обстоятельствам. Например, с дальнего расстояния лучше поражать в сердце. Смотрите, Штейгер. Так. Так. И так.
Три пули выбили на папиросной бумаге рисунок наподобие туза треф.
— Будете стрелять только так. Знаете наган? Бельгийский браунинг? ТТ? Вальтер? Изучите остальное. В наше время каждый человек должен прежде всего уметь хорошо стрелять. А в тех случаях, когда стрелять почему-нибудь неудобно, можно и так...
И Стил нанес Раскосову удар в челюсть. Раскосов зашатался, в глазах его пошли зеленые круги. Но, к удивлению Стила, он не свалился на землю и не потерял сознания. Второй удар Стила пришелся в воздух. Раскосов молниеносно присел и — раз, два — его кулаки обрушились на солнечное сплетение американца.
Стил охнул и упал, корчась от боли. Минуты через три он поднялся с помощью Раскосова. Болезненно морщась, он стряхивал с костюма пыль.
— Один — ноль в вашу пользу, — пробормотал он побелевшими губами. — У вас чертовски прочная челюсть. И кажется, вы что-то попортили в моем пищеварительном устройстве.
— Прошу извинения, мистер Стил... Мне только хотелось доказать вам преимущества выстрела с близкого расстояния...
Кажется, они остались довольны друг другом для первого раза. Раскосов находил, что Стил — добродушный парень и «свой в доску». Раскосов надеялся многое перенять у него и многому научиться, что приблизит еще на один шаг намеченную цель.
Да! Он твердо решил пробиться к ослепительно яркой жизни, какая мерещилась ему давно и воплотилась теперь в образ молодого миллионера, развалившегося в роскошной собственной машине и с презрением озирающего завоеванный им мир. Чековая книжка приятно топорщится в кармане. Шикарные женщины с наклеенными ресницами угодливо улыбаются, готовые выполнять все его прихоти. Остальное человечество ползает вокруг него, как черви, раболепствует и ждет подачек... Черт с вами! Он щедр. Он разбрасывает направо и налево чеки на сто долларов...
Какое на сто! На сто тысяч долларов! Потом садится на океанский теплоход... «Что это за теплоход стоит на рейде?» — спрашивают все. «А это — гигантский пассажирский, на тысячу кают. Но все каюты откупил миллионер Раскосов. Он едет в субтропические страны «хавать» бананы и смотреть на обезьян...».
4
Уже на занятиях, когда Стил представил Штейгера десяти молодым людям, он вдруг громко и отчетливо спросил его:
— Скажите нам, Штейгер, что бы вы сделали, если бы вы оказались совершенно голым на Унтер ден Линден в двенадцать часов дня?
— Изобразил бы греческую статую.
— О’кэй! Вы не лишены находчивости. Некоторые молодые люди мычат и мнутся, когда их ставишь перед лицом абсолютного абсурда. Ну что ж. С такими приходится расставаться без слез и сожалений. Таким гораздо спокойнее будет выдавать лекарства от головной боли в аптекарском магазине или продавать вечерние газеты в киоске. Не правда ли, Вацлав, вы-то знаете, как поступить, если ваша любимая девушка качается на дереве на собственном хвосте?
— Беру длинные садовые ножницы, сэр, перерезаю хвост и ловлю предмет любви в свои объятия, — без улыбки ответил высокий бледный брюнет с нависшими бровями.
— Длинно. Надуманно. Статуя Штейгера бьет ваши садовые ножницы. Теперь вы покажите Штейгеру упражнение по мнемонике. Начинайте! Штейгер, изучением мнемоники будете и впредь заниматься под руководством Вацлава.
Так начались занятия в «Сольвенте». Раскосов никогда не думал, до чего сложно и трудно научиться шпионить и вредить. Раньше ему представлялось, что для этого вполне достаточно вдохновения. Но теперь он изучал целый цикл тщательно продуманных и проработанных наук, указаний, приемов. Буквально не хватало дня на всю эту кропотливую подготовку. Причем ничего нельзя было освоить в общих чертах, слегка. Как-нибудь увильнуть, перехитрить Стила было немыслимо.
Много занимались и теорией, слушали беседы, лекции, сами делали доклады.
Приезжал в «Сольвейг» лектор, щуплый, с бледным лбом и острым, как у мертвеца, носом, в огромных выпуклых очках без оправы, которые делали его похожим не то на фантастическую подводную лодку времен Жюль Верна, не то на стереоскопическую трубу. Он рисовал ученикам школы заманчивые картины, по крайней мере с его точки зрения, когда весь мир будет опутан густой сетью шпионских, террористических, диверсионных организаций и они будут проводить подрывную работу, пролезать во все щели, при первой возможности завладевать ведущими постами, когда удастся — свергать правительства, выкрадывать чужие тайны, вносить тревогу, неуверенность, страх, так, чтобы весь мир лихорадило...
Некоторые слушали рассеянно и равнодушно. Вацлав, согнувшись в три погибели, старательно записывал.
Теперь лектор говорил о том, что фашисты всех мастей и оттенков составят тот людской массив, с помощью которого и с божьей помощью будет осуществлен захват мира, акт грандиозный по размаху и деловитости.
— Какими специфическими средствами мы располагаем? — спрашивал он у притихшей аудитории.
И скучным, скрипучим голосом продолжал:
— Начнем хотя бы с распространения ложных слухов. Это очень ценный и чрезвычайно полезный прием при всей кажущейся его невинности. Пущенный слух въедается, как клещ. Если его начинают опровергать, он кажется еще достовернее. Если на него не обращают внимания, пренебрегают, он распухает, как раковая язва, ширится, растет. Если его искореняют репрессиями, он тем самым достигает цели, нанося реальный вред.
Лектор торжествующе обвел всех глазами:
— Далее я укажу на подстрекательство, на весьма ценные террор, подкуп и саботаж. Недурные вещи и диверсия, и моральное разложение, похищение людей, персональные убийства, устройство засад. Наконец не надо упускать из вида и таких прекрасных мероприятий, как создание отрядов вольных стрелков и целых подпольных армий или как разжигание национальной вражды, религиозного фанатизма. Не
