Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский

— Более кстати пришлась бы профессия фальшивомонетчика или взломщика сейфов... Сэр Дональд, разве не так?

— О, я это тоже умею... Это само собой, — скромно заметил Веревкин.

Камерон встал, раза два прошелся по комнате, все поглядывая на Андрея Андреевича, и вдруг круто остановился против него, сунул руки в карманы брюк и спросил:

— Вы действительно знаете преступный мир России, или это только кажется сэру Джорджу?

— Должен вам сказать, сэр, что непосредственно я знал уголовный мир дореволюционной России... Но ведь природа совершаемых преступлений остается неизменной, здесь мы наблюдаем несомненный перевес биологии над социологией, сэр...

— Вы хотите сказать, что совсем или почти совсем не знаете уголовного мира большевистской России? — нетерпеливо перебил Камерон.

— Я знаю его, сэр. В Скотленд-Ярде богатейшие возможности для исследовательской работы. И мы учимся, сэр, анализировать и обобщать даже то, с чем не сталкиваемся практически. Я не встречался с преступниками сегодняшней России. Но, право же, я знаю их так же хорошо, как моих современников: от корнета Савина до самых мелких контрабандистов в районе Батума...

— Однако пулеметы и гранаты Аль Капоне несколько отличаются от «смит-вессона» грабителя Вирджинской почты. Вы учитываете это, сэр? — вмешался Патридж.

— Я бы сказал, что меняется только форма. Основной биологический фактор остается.

— Вы просто философ, мистер Вэр, — улыбнулся Камерон. — Прошу вас, расскажите подробнее! Считаете ли вы, что в СССР можно найти людей, которые нас поддержат? Нас это очень интересует.

Веревкин не понял иронии и продолжал развивать свою теорию. Она представляла несусветную ницшеанскую окрошку, приправленную домыслами самого Андрея Андреевича. Выходило, что преступный элемент — чуть не основа человеческого общества, люди, не укладывающиеся в рамки уголовного кодекса, — мечтатели, обуреваемые желаниями, рабы страстей.

— Разве можно поставить в одном ряду какого-нибудь жалкого водопроводчика или там парикмахера — и великого Рандольфа Вудда, хладнокровного убийцу, известного всему миру, более популярного, чем любой знаменитый киноактер? Но ведь и парикмахер может возмечтать о красивой жизни, о сверхмодном фасоне шляпы... Вот уже он и ущемлен! Шляпы-то нет? Ага! Вот уже с ним можно разговаривать... даже добыть для него заграничную шляпу... Душитель Чарли Анаконда — излюбленный герой американских уголовных романов, гроза кассиров и поездов?! Его имя сверкает славой, ему хотели бы подражать честолюбивые юноши, он снится девушкам, вызывает зависть стариков. Но разве не может возмечтать в этой самой стране Советов какой-нибудь маменькин сынок пойти по стопам Анаконды? В кино насмотрится... начитается Ната Пинкертона, если только сейчас выпускают в России такие книжки, как, бывало, в наше время...

Камерон слушал довольно внимательно и усмехался: этот сыщик быстро воспринимает то, чего от него хотят, и на лету читает мысли и желания начальства. Но Патридж почти отвернулся, громко прихлебывал из бокала и дымил сигарой, выражая таким образом свое осуждение болтливости Веревкина и никак не желая показать одобрение, хотя бы уже потому, что Камерон был явно доволен.

— Очень поучительно, — сказал Камерон, когда Андрей Андреевич замолк. — Но теперь, мистер Вэр, мне хотелось бы знать ваше мнение и по другому вопросу: сможем ли мы найти в Советской России людей, пригодных для борьбы с коммунизмом?

У Андрея Андреевича перехватило дыхание.

— Вы имеете в виду открытое выступление, сэр? — пустил он пробную ракету.

— Вы принимаете нас за дураков! — рявкнул Патридж, и в глазах его вспыхнули злые желтые огни.

У сэра Дональда чуть не сорвалось с губ: «Идиот!» — но по какому-то неуловимому оттенку в голосе Веревкина он понял, что это умышленное заявление, проверка своих заказчиков, и он спокойно ответил:

— Вы сами, мистер Вэр, должны понять, что об открытом восстании говорить более чем преждевременно. Нет, нет, нас интересует подбор просто наших доброжелателей, ну и в дальнейшем, быть может, осуществление некоторых акций. Вам понятна моя мысль?

— Вполне, сэр. Позволю себе высказать предположение, что недовольные везде найдутся, сэр. А недовольный, неустойчивый — всегда в оппозиции к существующему строю. В Советской же России положение обострено монолитностью, так сказать, общества новой формации. Там отсутствуют лазейки, сэр, для всякого отклонения от общепринятой морали, следовательно индивидуалисту, отщепенцу всегда захочется нарушить нормы... Курс на неустойчивых... — это превосходная мысль, сэр, достойная дальнозоркого и тонкого политика.

— Пойдут ли эти люди на риск? — спросил Камерон.

— Кто сказал «а», неизбежно скажет «б» и не остановится, не перебрав все буквы алфавита.

— Я думаю, что Вэр прав, — вмешался Патридж. — Наш американский опыт говорит, что лиха беда начало.

Камерон рассеянно посмотрел на Патриджа и тотчас обратился к Веревкину:

— Итак, по-видимому, мы нашли то, что искали. Теперь, если мы умело возьмемся за дело, мы обретем друзей и единомышленников внутри самой России. Мы создадим там необходимые силы для подрыва основ коммунизма. Вам не надо говорить, что все они должны быть тщательно законспирированы, широко разветвлены и хорошо прикрыты маской аполитичности. Нет, нет, эти люди только стремятся к легкой жизни, к маленьким развлечениям и предпочитают вместо «Интернационала» слушать джаз...

— Если разрешите... мои соображения... — воодушевился Веревкин. — Они могут даже не подозревать, что совершают чисто политический акт саботажа и морального разложения. Знать это должны только несколько незримых руководителей. Достаточно их нацеливать... Самое существование в тканях государства такого элемента — это же, если хотите, гангрена...

— Они существуют, — возразил Камерон, — но нам этого недостаточно. Вам, мистер Вэр, — в голосе сэра Дональда зазвучали торжественные нотки, — вам, столь радушно принятому в нашу английскую семью, Великобритания поручает, так сказать, управление...

Андрей Андреевич встал, задался девическим румянцем и взволнованно ответил:

— Я готов, сэр.

После крепких рукопожатий, похлопывания по плечу, после обсуждения некоторых частностей мистер Веревкин был отпущен, и сэр Дональд остался один на один с американцем.

— Ваше мнение, полковник? — после короткого выжидательного молчания спросил Камерон.

— Пустой номер, — фыркнул Патридж. — Во-первых, он толст, во-вторых, он стар. В Россию надо подбросить молодого напористого гангстера, а не философа из уголовной полиции.

— Несколько опрометчивый вывод. Джордж Никлсон знает своих людей. И мне представляется, что Вэр — как раз то, что нам нужно.

— У вашего Никлсона от старости пропал нюх. Но к-дьяволу споры. Я согласен попробовать. В крайнем случае мы рискуем всего лишь неполноценным остатком дней этого стареющего джентльмена. Как вы думаете переправить старика?

— Конечно, через людей доктора Богомольца.

—