Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Весенев выразил на лице восхищение остроумным сравнением.
— Сигары в ящике, — сказал Патридж в ознаменование полного мира между ними.
И хотя Весенев терпеть не мог эти сигары и всегда отказывался от них, но на этот раз он почтительно выбрал сигару, закурил ее и старался не морщиться, хотя во рту было очень противно.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПОСЛЕДНИЙ КОЗЫРЬ
1
Двое сидели на скамейке. Шел мокрый снег. Мальчишки катались на коньках по замерзшему пруду. А эти двое мужчин, подняв воротники, скучно и монотонно говорили о московской зиме, о преимуществах ресторана «Гранд-отель» и о какой-то бронзовой статуэтке.
Розовощекая девушка, присевшая на краешке той же скамейки, чтобы перевести дух, так как она только что хорошо прокатилась на санках, поневоле выслушала эти длинные рассуждения.
«До чего скучны пожилые люди! — размышляла она с осуждением. — Прожить пятьдесят лет на свете — и поговорить им даже не о чем! Далась им эта статуэтка! И неужели в комиссионном магазине за какую-то статуэтку берут пятьсот рублей?».
Снег падал все гуще. Еще немного — и из этих унылых собеседников образуется сугроб! Девушка встрепенулась, встала и, взглянув на скучных соседей с сожалением, сбежала вниз по склону.
Вечерело. Дул февральский влажный ветер. Блестел лед Патриарших прудов. Москва была нарядна.
— Ушла наконец! — тихо сказал Стрэнди, поеживаясь и похлопывая себя по коленям. — Пальцы совсем замерзли, кровь перестает греть.
— А вы не носите зимой замшевых перчаток. Купите толстые шерстяные варежки, вот и будет тепло, — лениво посоветовал Штундель и полез в карман за папиросами. — Курить хотите? Нет? А я закурю.
У него тоже замерзли пальцы, и он довольно долго возился со спичками. Наконец закурил и, глубоко затянувшись, угрюмо спросил:
— Зачем же я вам, Альфред Джонович, понадобился? И так экстренно? Чем порадуете?
— Долгий разговор, Штундель, и я не буду скрывать — не особенно приятный.
— Для кого? Для меня?
— Для нас обоих. Для вас, пожалуй, более неприятный... хотя один черт, как говорит русская пословица, одним мы лыком связаны.
— В чем же все-таки дело? Что случилось? — И Штундель бросил в снег только что закуренную папиросу.
— Все то же и оно же. Хозяин напоминает о себе.
— Только и всего?
— Пора бы им понять, что Вся эта затея с Веревкиным — чистый бред. Хорошо еще, что Веревкин вовремя переправился в лучший из миров, а то бы и я не удержался.
Стрэнди-Блэкберри хмуро посмотрел на Штунделя. Ему почудилось в его усмешке скрытое злорадство.
— Не удержись я — и вы бы загремели. Да, вовремя он умер, покойничек, царство ему небесное. Так вот, дорогой друг. Есть прямое указание двинуть в дело козырей — сиречь нас с вами. Прежде всего, разумеется, вас.
— Меня?! С ума они там сошли?
— Возможно.
Стрэнди повернул к Штунделю лицо и на мгновение показал ему свои желтые длинные зубы. Это означало у него улыбку.
— Я понадоблюсь, когда начнется война. Нет войны — нет меня. Это и вы, Альфред Джонович, отлично знаете.
— Я много чего знаю, потому что сижу в этой загадочной стране всю жизнь. Но учтите, что они там ни с чем не считаются. Вам приказано проникнуть на Карчальско-Тихоокеанское строительство, которое нам всем поперек горла встало. Компрене ву?
Не встав, не изменив даже позы человека, наслаждающегося природой, Штундель злобно бросил:
— Чепуха. Я никогда на это не соглашусь. Ищите другого... дурака, Альфред Джонович.
— У меня нет ни причин, ни оснований искать кого-то другого. У меня есть указание. Я передал его тому, кому следовало. И на самом деле — перестаньте... как вы... это самое... артачиться, Питер!
И про себя подумал:
«На самом-то деле, что он воображает, Питер Штундель? Кто он такой? Всего-навсего немчик из Поволжья! Вызубрил «Основы XIX столетия» Хаустона-Стюарта Чемберлена и возомнил себя исключительной личностью! Слов нет, ловок и нахален. Пролаза. Но слушаться хозяев все равно должен».
И Стрэнди, сунув руки в рукава своей шубы, спокойно ждал, когда в Штунделе восторжествует здравый смысл.
— А моя работа в некоторых учреждениях? В научном институте? Очевидно, она больше ни во что не ставится?
— Не говорите вздора. Вас ценят. Вы же, Питер, ну просто богатый человек, даже без вашей коллекции статуэток и древностей.
— Ну, и дальше?
— А дальше — они попали в затруднительное положение. Вероятно, семь раз прикинули, а потом решились. Когда-то это должно было произойти, ведь так? Не коллекции же собирать вы предназначены?
— Что же именно надо делать? Я люблю конкретность.
— Откровенно сказать, давать вам какие» бы тони было советы в этой области не берусь. Я ведь только скромный переводчик.
Они посидели несколько минут молча. Быстро темнело. Сквозь голые мокрые ветви желтели пятна уличных фонарей. Пустые скамейки. Пустынное пространство запорошенного снегом льда. И конькобежцы куда-то скрылись. А мокрый снег падал и падал.
Штундель озяб. Черное драповое пальто его отсырело и коробилось. Он опять закурил и, пыхая папиросой, сердито посматривал на англичанина. Наконец он встал со скамейки, отряхнул снег, подвигался, чтобы согреться и вернуть чувствительность ногам, и небрежно бросил:
— В общем я согласен. Но заранее хочу обусловить полную свободу действий.
— Разумеется. Ваша задача — появиться под личиной ревизора, которого туда как раз направляют, задать там жару, скомпрометировать руководство, устроить какую-нибудь диверсию, а то там одни только разговоры и никакого дела, и быстро исчезнуть, так как сразу полетят на вас жалобы и запросы.
— Это все понятно. Подготовительную технику берете на себя?
— Все, вплоть до экипировки. Подробные инструкции получите.
Стрэнди был очень доволен, что все обошлось без истерики. Теперь дело пойдет. Вступил в силу немецкий автоматизм и немецкая педантичность. Можно быть спокойным.
— Прощайте, Альфред Джонович.
— Да, да, идите. Я посижу еще несколько минут.
Штундель вышел на Малую Бронную. Он широко шагал, засунув руки в карманы пальто. В первом попавшемся на пути буфете выпил водки. Алкоголь согрел, но внес еще большую сумятицу в мысли. Штундель решил немножко пройтись пешком, чтобы обдумать и взвесить весь разговор с резидентом.
«Резидент! Старая кляча, а не резидент! Сколько уже лет он подвизается в этой роли... И что от него осталось теперь?
