Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
— Сейчас это совершенно невозможно. Он пьян до бесчувствия.
— Револьвер хороший, — вертел в руках Байкалов отобранный у Горкуши браунинг. — Откуда он его взял?
— Все выясним, товарищ Байкалов.
Послали узнать, что делает Горкуша. Сообщили, что он спит мертвым сном.
— Доставьте его к нам, на Лазоревую, — распорядился Байкалов.
После концерта состоялся ужин. Пригласили к столу всех участников концерта. Было шумно, оживленно. Стрягин опять играл на аккордеоне, Вадим Павлович исполнял арию Гремина. Говорили речи, провозглашали тосты, пели, танцевали...
Модест Николаевич и Ирина вышли на улицу. Сначала они шли молча. Байкалов думал о том, какой большой шаг совершается в его жизни. Он сознавал, что берет на себя большую ответственность. И сможет ли он еще раз в жизни пережить заново то большое, что называется любовью, семьей, что у него было и что он, казалось, безвозвратно потерял?
И вот он стал говорить, говорить просто, душевно. Рассказал, как он полюбил Ирину, как понял это сразу и как с того времени не представлял, как бы он мог обойтись без нее в жизни.
— Уж если нужно было испытание временем, то мы добросовестно прошли это испытание. И знаете, Ирина Сергеевна, с того дня, как я полюбил вас, я всегда был с вами, всегда думал о вас, что бы ни делал.
— А я очень страдала это время, — сказала серьезно и грустно Ирина. — Встретив вас, я поняла, что никого другого я не могла бы любить.
— Я вам рассказывал, что у меня была семья, что я любил и был очень счастлив... Я строго проверил себя: могу ли я и теперь любить, не обману ли вас. И я скажу честно, что чувство к вам особое, ни на что не похожее. Я со дня нашей встречи знал, что мы будем любить друг друга. Не умом знал, напротив, я очень боялся, что вдруг вы выйдете замуж... А в то же время чувствовал... словом, и знал и не знал... — Байкалов тихо засмеялся и добавил: — Но теперь-то уж мы не будем разлучаться. Да, Ирина? Теперь-то уж — навсегда.
— Да, — ответила Ирина. — Или не любить, или навсегда.
— Главное, знаете, какое у нас преимущество? Часто бывает так, что любят друг друга, а мыслят по-разному. Мне кажется, что это невыносимо. Как же это? Что-то не вяжется. Не то что быть одинаковыми... одинаковых людей нет даже двух на свете, даже рисунки на пальцах, на коже — и то не повторяются, а душа-то ведь посложней! Но быть одних взглядов, убеждений — это необходимо. Ведь правда? Иначе для чего быть вместе?
Они не заметили, как дошли до самой опушки леса. Тайга была молчалива, замкнута. Но уже бродили в стволах весенние соки. Горьковатые пряные запахи и только еле уловимое движение, настойчивая, не останавливающаяся ни на минуту деятельность — набухание почек, рост, расцвет — угадывались в этом массиве, в лесах, в горах, в ущельях и оврагах, в руслах рек и непролазных кустарниках.
— Когда я ехал в Москву, — сказал Байкалов после длительного молчания, — то с каждым километром все больше любил вас. Чем дальше уезжал, тем ближе становились вы...
Ирина чуть насмешливо, но вместе с тем с горечью ответила:
— Вам надо было не останавливаться, объехать вокруг Земли, и тогда вы прямиком приехали бы ко мне, и не беда, что с обратной стороны.
— Вы правы, — добродушно сказал Байкалов, — конечно, было проще взять и приехать тогда к вам...
— Посмотрите, какая черная туча! — показала Ирина. — Или это кажется, но такой густой черный цвет!
— И все-таки она не черная. Синяя — может быть.
— Пожалуй, синяя. Если вглядеться. А если было бы плохое настроение, она казалась бы черной. У меня были дни, когда все казалось печальным. Это как раз в то время, когда вы ехали в поезде и думали, что я все ближе для вас...
— Больше я никогда не заставлю вас страдать! Никогда!
— Когда любишь, не страшно и помучиться. Видимо, это тоже должно входить в программу любви...
— Мы будем хорошо жить, я почему-то уверен в этом. Постараюсь стать для вас таким же необходимым, как необходимы вы мне.
На секунду Ирине показалось, что Байкалов чем-то походит на ее отца. Не за это ли она полюбила Модеста Николаевича? Она присмотрелась внимательнее. В темноте фигура Байкалова казалась еще крупнее и массивней. Нет, не походит. Неужели с этим незнакомым мужчиной, который идет с ней рядом, отныне она будет ближе, чем с кем бы то ни было из людей? Ближе, чем с Ниной? Ближе, чем с родителями? Как странно! А между тем она знает, что это будет, в этом ее счастье, и Модест уже сейчас — очень-очень близкий, знакомый, дорогой... И она почувствовала, что хочется иногда быть слабой, опереться на любящую руку, хочется заботы, ласки...
Когда их руки встретились, Байкалов растроганно отметил, какие у Ирины маленькие пальцы, какие горячие ладони. Взяв эту руку, он ее больше не отпускал и держал в своих сильных больших руках. И они шли теперь совсем рядом, и вместе с ними пробуждалось к любви, к жизни все окружающее: сопки, леса, птицы, травы, — в эту весеннюю, пропитанную тревожными запахами, наполненную таинственными шорохами ночь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МЫ МИРНЫЕ ЛЮДИ
1
Модест Николаевич не согласился ни на день промедления и увез Ирину Сергеевну с собой. Она стала работать инструктором политотдела в Лазоревой.
Не прошло и недели, как Ирина почувствовала себя привычно, удобно в новом положении замужней женщины, хозяйки веселого домика на опушке леса. Модест Николаевич считался со вкусами, привычками Ирины, наперебой с Кузьминичной ухаживал за ней, угадывал каждое ее желание. Ирина, однако, вошла в контакт с Кузьминичной, и женский фронт восторжествовал. Вскоре не он, Байкалов, баловал, а две любящие женщины окружали его заботами.
Свадьбу они отпраздновали шумно. На свадьбе был даже Ильинский, а его вообще трудно вытащить куда-нибудь. Этот вечер впоследствии всегда вспоминали с удовольствием. Он, что называется, удался.
И дальше пошла-хорошая жизнь Ирины и Байкалова.
— Любуюсь я на вас, — приговаривала Кузьминична. — И мне-то, старухе, около вас весело. Хорошо-то как все у нас! Сердце радуется!
Байкалов с изумлением убеждался,
