Часы смерти - Джон Диксон Карр
Даже Хэдли был возмущен.
– Мне вовсе не хочется, чтобы вы опять впадали в лекторский тон, – вмешался он. – Но вы все же не станете ее защищать, ведь правда? Вы же не будете отрицать, что вашему герою-шотландцу грозили бы и пытки, и сожжение?
– А вот и нет. По крайней мере, не в большей степени, чем если бы он находился в Шотландии. В его родном городе сапог и тиски для раздавливания больших пальцев были законной частью судебной процедуры для любого человека по любому обвинению. По пуританскому ордонансу тысяча шестьсот сорок восьмого года в Англии его сожгли бы так же быстро, как и в Испании, вздумай он отрицать существование загробной жизни, так же как в Шотландии были сожжены две тысячи «ведьм» и как добрый старый Кальвин сжег Сервета[34]. То есть в Испании нашего героя сожгли бы в том случае, если бы он не отрекся, тогда как у себя на родине он был бы лишен подобного выбора. С прискорбием довожу до вашего сведения, что ни один человек не отправился на костер, если он был готов отречься до вынесения окончательного приговора… Нет, я не защищаю инквизицию, – сказал доктор Фелл, постукивая по столу тростью. – Я только говорю, что все нападки на нее не касаются того подлинного зла, которое она причинила, – я имею в виду разрушение нации, несмываемое пятно позора, ложившееся на все семейство mala sangre, анонимное свидетельствование на суде (одна из приятных черт и английского законодательства также) и неизбежность обвинительного приговора за некоторые преступления, какими бы незначительными они ни казались, для каждого, кто представал перед судом. Смотрите на инквизицию как на зло, но не пытайтесь представить ее сущим кошмаром. Скажите себе: инквизиция пытала и сжигала людей так же, как это делал светский суд в Англии. Но в первом случае мы имеем судей, которые верили, пусть и превратно, в человеческую душу, а во втором – компанию полоумных школяров, злобно мучающих кошку.
Хастингс закурил сигарету. Пламя спички ярко вспыхнуло в темнеющей комнате, и впервые он показался им старше Элеоноры.
– Вы рассказали нам все это с определенной целью, сэр, – скорее объявил, нежели спросил, он. – Какой именно?
– Ну, во-первых, отношение мистера Полла к Стенли заинтересовало меня, а во-вторых…
– Да?
Доктор Фелл очнулся от раздумий и бодро выпрямился на скамье. У всех возникло ощущение, что паутина порвана и силы зла на время отступили.
– Это все, – объявил он. – Хм-ф. То есть пока все. Вам троим, пожалуй, пора отправляться в ваш кинотеатр. У меня есть для вас несколько последних напутствий. Вы, молодой человек, проследите, чтобы они выполнялись, а? Хорошо. – Он посмотрел на часы. – Вы все должны вернуться домой ровно в девять часов, ни в коем случае не раньше. Вы не скажете ни слова, когда придете, – никому и ни о чем. Понятно? Тогда счастливо повеселиться.
Элеонора и Дональд нерешительно поднялись из-за стола, Полл торопливо встал следом за ними.
– Я не знаю, что` вы задумали, почему сделали все это для меня, – произнесла Элеонора, не разжимая кулачков. – Я могу сказать лишь одно – спасибо.
Продолжать она не могла. На мгновение закрыла глаза, потом заторопилась к двери. Хастингс последовал за ней. Шаги прогремели и затихли. Трое мужчин сидели за столом при меркнущем свете огня в камине; долгое время все трое молчали.
– Нам нужно подняться и осмотреть комнату Эймса, – заметил наконец Хэдли бесстрастным голосом. Он разжал и сжал пальцы рук. – Мы теряем время. Но что предпринять, я не знаю. Все так перепуталось. За последний час я прокрутил в своем мозгу десятки новых вариантов. Все они возможны, все они даже вероятны – и я не могу остановиться ни на одном из них! Опять же, то, что сказал этот молодой дурень Полл… это тоже заставило меня задуматься.
– Да, – согласился доктор Фелл. – Я так и подумал, что вы заинтересуетесь.
– Например, я постоянно возвращаюсь к одному моменту, о котором вы говорили сегодня утром. Это сейчас одна из самых трудных наших загадок. Эймс попал в этот район и начал наблюдение за жильцами этого дома, получив анонимное письмо. Но могло ли такое письмо быть анонимным? Я никак не могу этого переварить. В те дни, когда я сам занимался подобной работой, я знаю, что не стал бы обращать особого внимания на письмо без подписи, в котором мне предлагается напялить шутовской наряд и поселиться у черта на куличках в надежде услышать что-то интересное. Избави бог! Особенно если учесть, какой поток полоумных писем обрушивается на Ярд по поводу дел куда менее значительных, чем убийство в «Геймбридже». Эймс привык работать обстоятельно, проверять каждую мелочь, это правда. Но подобная обстоятельность граничит с помешательством, вам не кажется? С другой стороны, если ему был известен автор письма и он ему поверил… Черт! Ничего не получается! – Он хлопнул по столу. – Я вижу по меньшей мере дюжину возражений, и все же…
– Хэдли, – коротко оборвал его доктор Фелл, – вы хотите, чтобы восторжествовала справедливость?
– Хочу ли я? После всего, что произошло? Бог мой! Да если бы мы смогли раздобыть улики и схватить этого убийцу за пятки, я бы…
– Я вас спрашивал не об этом. Я спросил: хотите ли вы, чтобы справедливость восторжествовала?
Хэдли изумленно воззрился на него. Изумление уступило место подозрительности.
– Мы не можем допускать никаких нарушений законности, – отрезал он. – Вы уже однажды проделали это, чтобы прикрыть одного человека в деле Сумасшедшего Шляпника, и я признаю, что проделали с моего разрешения. Но на этот раз… что вы задумали?
– Не знаю, право, решусь ли я на это, – пророкотал доктор Фелл. – Я даже не уверен, сработает ли этот вариант. И если сработает, не зайдет ли все слишком далеко. О, это было бы заслуженное воздаяние! Не заблуждайтесь на этот счет! Но я уже один
