Часы смерти - Джон Диксон Карр
Наша добрая помощника Стеффинз, без сомнения, и была тем человеком на крыше. Она поднялась туда из своей комнаты, которая, как и альков в гостиной Карвера, выходит на потайную лестницу, чтобы разобраться раз и навсегда с этим романом на крыше, – он, похоже, ни для кого здесь не был секретом.
Не забывайте, что она была полностью одета. Кроме того, вы помните, я говорил вам про тюбик с краской? Тот самый, который был расплющен в верхней части, словно кто-то случайно надавил на него рукой. Именно это и произошло, потому что она погасила свет. Из комнаты она выбиралась на ощупь и раздавила тюбик, шаря руками в темноте. Она вытерла руку платком, не представляя, сколько краски на нее попало, и поспешила наверх, чтобы увидеть зло, творящееся на крыше ее дома. Там она случайно наткнулась на Хастингса, причем именно в тот момент, когда ужас внизу достиг апогея. Золотая краска на руках перепугала его – он бросился к дереву. Результат его поспешности нам известен. Она видела через край крыши, как он упал и как Лючия нашла его; иначе откуда же она могла знать, что он в ее комнате? (Вы помните, она привлекла мое внимание к этому факту сразу же, как только я появился здесь.) Затем она, спотыкаясь, поспешила к себе, включила свет, увидела, как сильно измазалась, и тщательно вымыла руки. Платок она засунула в короб и приготовилась устроить истерику, призывая в свидетели всех святых, если кто-нибудь посмотрит на нее недобрым глазом… Вам это не кажется правдоподобным?
Доктор Фелл издал таинственный звук, который мог с одинаковым успехом означать и согласие и несогласие.
– Но это, – продолжал главный инспектор, – не является для меня сейчас самым главным. Я изложил дело «Корона против Элеоноры Карвер». Сегодня утром вы выделили пять пунктов, или вопросов, касающихся улик против нее, и я ответил на каждый из них. Я сделал это, несмотря на то презрение, с которым вы отнеслись ко всем вещественным доказательствам: украденные вещи, найденные в ее комнате, стрелка часов, перчатки с пятнами крови. Я не только представил конкретные доказательства, я учел также наличие мотива, темперамент и возможности обвиняемой; и я предложил единственное объяснение, удовлетворительно увязывающее друг с другом все противоречия в этом деле. На основании всего вышеизложенного я заключаю, что виновность Элеоноры Карвер не подлежит сомнению. Вы заявляли, что разнесете все мои построения в пух и прах, но у вас нет ни единого факта, на который вы могли бы опереться. Таково, милорд и джентльмены, – сказал Хэдли с широкой улыбкой, – обвинение, предъявленное мной от имени Короны. А теперь опровергните его, если сможете.
Он сел с насмешливым видом. А доктор Фелл, одергивая плащ на плечах, встал, чтобы ответить от имени защиты.
Глава восемнадцатая
Доктор Фелл выступает от имени защиты
– Милорд, – начал доктор Фелл, рассеянно наклоняя голову в сторону плюшевой кошки на каминной доске, – и господа присяжные.
Он прочистил горло – рокочущий звук вырвался из груди, подобно боевому кличу. Еще раз поддернув плащ на плечах, он повернулся лицом к кровати. В черном плаще, с тяжелой копной спутавшихся седеющих волос он был больше похож на перекормленного барристера, приготовившегося к схватке.
– Милорд и джентльмены, – продолжал он, плотнее надвигая очки на нос и глядя поверх них. – Непредвзятому слушателю вполне могло показаться, что случай и совпадение всякий раз словно сговариваются между собой, чтобы снабдить моего ученого друга необходимыми фактами и деталями для аргументирования его дела; в то время как мне, похоже, досталось от них лишь то, что в вульгарных кругах именуют «пинок под зад». Его успех в этом отношении поистине ошеломляющ. Стоит ему только начать искать ключ к разгадке, как он тут же находит их с полдюжины. Стоит ему только открыть рот, чтобы набросать версию, как тут же кто-нибудь входит и с порога подтверждает ее. Мне это не нравится. Я не верю, что даже действительно виновный человек мог бы оставить после себя столько улик… Господи, да их хватит, чтобы усеять мостовую отсюда до «Слона и замка»[28]. Я продолжаю рассматривать это дело как дело об убийстве, а не как возможность исписать целые тома в отчете. И именно из этого я исхожу, выстраивая свою защиту.
– Слушайте, слушайте! – ободряюще прокричал Хэдли.
– И, – невозмутимо продолжал доктор Фелл, – если мой ученый друг соблаговолит заткнуться и на короткое время воздержаться от бестолковых комментариев, эту защиту я и продолжу. Начнем же. Джентльмены, общеизвестные правила птицеводства…
– Эй, послушайте, – запротестовал Хэдли, поднимаясь с места. – Вы можете упражняться в остроумии, сколько вам угодно. Но я возражаю против того, чтобы вы превращали все это в фарс. Прежде всего, у меня нет времени для шуток, но даже если бы оно у меня и было, ваша веселость показалась бы мне не вполне уместной, коль скоро один человек погиб и речь идет о жизни другого. Если вам есть что сказать – говорите, но уж, по крайней мере, ведите себя достойно и сохраняйте серьезность.
Доктор Фелл снял очки. Затем он оставил свой рассудительный тон и заговорил очень тихо:
– Вы ведь не понимаете, правда? И вы не поверите мне, если я вам скажу? Я никогда в жизни не был так отчаянно, безнадежно серьезен. Я пытаюсь спасти эту девушку от ареста, если не от чего-то еще более страшного, – а заодно с этим и вашу репутацию полицейского – и делаю это единственным способом, доступным сейчас вашему пониманию: я покажу, с чем вам придется столкнуться в суде. Я не авторитет в области законодательства. Но я очень хорошо знаю адвокатов и их методы. И я покажу вам, что` такие люди, как Гордон-Бейтс или сэр Джордж Карнахэн, если их коротко ввести в курс дела, сотворят с вашим несчастным обвинительным заключением, когда вы представите его в суде. Может быть, я не прав. Но видит бог, я никогда не был настроен так по-деловому.
– Очень хорошо. Тогда продолжайте, – негромко сказал Хэдли. Он казался слегка обеспокоенным.
– Общеизвестные правила птицеводства, – вернулся доктор Фелл к прерванной речи, и его трубный глас вновь загремел по комнате, – позволяющие избежать двух серьезных ошибок
