Часы смерти - Джон Диксон Карр
– Я ухожу по делам, как это ни удивительно, – заявила она, улыбаясь Хэдли. – Но решила перед уходом, что смогу застать вас здесь. Вы не подойдете к телефону?
– Хорошо. Скажите им, чтобы…
– О, но это не из вашего управления. Это по поводу моего алиби, – сдержанно пояснила она. – Помните, вторая половина дня во вторник неделю назад? Я сказала вам, что посмотрю в дневнике, и я не ошиблась. Это действительно был тот день, когда я ходила на коктейль. Так что сегодня утром я позвонила супругам, которые устраивали вечер. Теперь я вспомнила, что приехала к ним в половине четвертого и пробыла там до семи. Кен сейчас у телефона, он и его жена готовы подтвердить мои слова. Он художник, но занимается обложками журналов и поэтому должен казаться вам достаточно респектабельным. Есть, конечно, и другие. Я знаю, что вам в любом случае придется проверять все это лично, но мне бы хотелось, чтобы вы поговорили с ними теперь же и я могла бы забыть об этом. Я пережила несколько не слишком приятных часов.
Хэдли кивнул, многозначительно посмотрев на доктора Фелла, и вышел следом за ним из комнаты. Он казался довольным. Зато доктор Фелл не казался довольным. Он последовал за ними, но не пошел дальше холла. Когда Мельсон, поблагодарив Карвера, закрыл за собой дверь, он увидел, что доктор стоит в полумраке, широко расставив ноги и сдвинув шляпу на затылок, и медленно, со сдержанной злостью постукивает тростью по ковру. Мельсон никогда не видел своего друга таким. Его опять охватило чувство, что какой-то неведомый кошмар сгущается и, темнея, обретает осязаемую форму. Доктор Фелл вздрогнул, когда Мельсон заговорил с ним, и обернулся.
– А? О! Я не могу этому помешать, – произнес он, сердито стукнув тростью. – Я вижу, как оно идет, вижу, как постепенно приближается с каждым часом, который мы проводим в этом проклятом месте. И я так же беспомощен, как человек, которому снится кошмар. Дьявол никогда не торопится. И как я могу остановить все это? Какие реальные улики могу я предъявить двенадцати «мужам честным и праведным» и сказать…
– Послушайте, что это на вас нашло? – потребовал объяснений Мельсон, который уже начинал вздрагивать при каждом звуке шагов или открываемой двери. – Вы словно расстроены тем, что эта Хандрет доказала свою непричастность к убийству в универмаге.
– Расстроен, – кивнул доктор Фелл. – Но знаете, я всегда расстраиваюсь, когда вижу, что невинному человеку грозит виселица.
Мельсон во все глаза уставился на него:
– Вы хотите сказать, что Хандрет на самом деле…
– Тихо! – резко оборвал его доктор.
Дверь в комнату напротив открылась, и Хэдли, удовлетворенно поджав губы, с поклоном пропустил в холл Лючию Хандрет. Она поправила на руках перчатки, последний раз коснулась шляпки и сказала:
– Теперь вы чувствуете себя лучше, мистер Хэдли?
– Я должен буду проверить, конечно, но…
– Да, – спокойно кивнула она. – И все же я думаю, этого достаточно. Могу я идти? Хорошо. Если хотите, можете еще раз обыскать мои комнаты. До свидания.
Широкая улыбка приоткрыла острые зубы, и карие глаза сверкнули. Затем эхо последовательно донесло до них гулкий стук входной двери, звяканье цепочки и выросший на мгновение шум толпы, все еще осаждавшей порог. Через высокие узкие окна по обе стороны двери в холл проникал тусклый свет. Мельсон мог видеть ограждение и возбужденные, с открытыми ртами лица, раскачивавшиеся над ним, будто головы на пиках. Кто-то поднял на вытянутых руках фотоаппарат, и вспышка полыхнула на фоне осеннего неба. Тут до слуха Мельсона долетел обрывок популярной песенки, которую стоявший позади него Хэдли мурлыкал себе под нос, словно радуясь чему-то. Мельсон плохо знал эстраду, но этой песенки он не мог не узнать. Он различил слова: «…дании последней встречи…»
Затем Хэдли резко заговорил:
– Эта женщина отпадает, Фелл. Кроме этого художника, там, похоже, собралась целая компания, и все довольно шумно завтракают. Каждый постарался пробиться к телефону, и все они говорят одно и то же. Следовательно…
– Пойдемте наверх, – сказал доктор Фелл. – Не спорьте. Пойдемте наверх. Остается одна последняя вещь, и мы должны в ней удостовериться.
Он тяжело двинулся вверх по лестнице, ступая почти неслышно по толстому ковру, и они последовали за ним. Хэдли, словно вспомнив о носовом платке, который уже некоторое время держал в руке, открыл рот и заговорил, но доктор Фелл яростным жестом призвал его к молчанию. Двойная дверь в комнату Боскомба была приоткрыта. Небрежно постучав и не дожидаясь ответа, доктор Фелл открыл ее. На столе стояли остатки завтрака, шторы на окнах были широко раздвинуты. Боскомб, безукоризненно одетый, стоял у буфета и наливал себе виски с содовой. При свете дня его лицо выглядело изжелта-бледным и измученным. Он резко обернулся, держа руку на сифоне.
– Доброе утро, – сказал доктор Фелл. – Мы сейчас разговаривали с Карвером. В высшей степени интересная беседа. Он рассказывал нам про часы, и мы очень заинтересовались теми часами в виде черепа, которые вы у него купили. Не позволите ли вы нам взглянуть на них?
Взгляд Боскомба метнулся к бронзовой шкатулке. Он колебался несколько секунд; вдруг лицо его еще больше пожелтело и осунулось, словно ему не хватало воздуха, а он тем не менее отчаянно пытался сделать что-то.
– Нет, – выдохнул он. – Не позволю. Убирайтесь.
– Почему же?
– Потому что я не желаю показывать их вам, – с усилием ответил он. Его хриплый голос зазвучал громче. – Эти часы – моя собственность, и никто не увидит их без моего разрешения. Если вы воображаете, будто можете творить все, что вам вздумается, просто потому, что работаете в полиции, вы убедитесь, что это не так.
Доктор Фелл осторожно шагнул вперед. Боскомб рывком открыл ящик буфета и сунул туда руку. Он весь подобрался, прижавшись к буфету спиной:
– Предупреждаю: то, что вы делаете, я расцениваю как ограбление. Если вы только дотронетесь до этой шкатулки, я…
– Выстрелите?
– Да, черт вас возьми!
В этом голосе, звенящем от слепой ярости унижения, явственно слышалось, что,
