Смерть по частям - Риту Мукерджи
В кабинете воцарилась тишина, такой наглости никто не ждал. Харпер вел себя как гость, который явился на ужин и оскорбляет хозяев.
Глядя на него в упор, Лидия думала: “Да как он смеет? Как он смеет умалять их труд? Сколько в нем самодовольства”. Харпер — рыжий, причесанный на пробор, с безукоризненными, похожими на лисий мех усами — с высокомерной улыбкой смотрел на собравшихся.
Ей много раз случалось иметь дело с мужчинами вроде Харпера — мужчинами, которые подвергали сомнению ее знания и ум. Обычно ей удавалось отмахнуться от них, она говорила себе, что оскорбления, если обращать на них внимание, отвлекут ее от работы. Но только не сегодня. Лидия думала о своих студентках, о лишениях, выпавших на долю многих из них. Она вспомнила, как сама только-только приехала в Филадельфию, полная сомнений в себе и в том, удастся ли ей закончить обучение. Сейчас Лидия вела прием уже больше десяти лет, но ей до сих пор приходилось снова и снова доказывать, что она знающий, опытный врач. Да, годы борьбы потребовали немалых жертв. Людям вроде Харпера этого не понять. Лидия ощутила, как в душе нарастает гнев. Хватит на сегодня вежливости и скромности. Лидия — младшая из преподавателей факультета, обычно помалкивавшая Лидия — заговорила:
— Вам было бы полезно прочесть кое-какие из этих работ. Ваша пристрастность — качество, прискорбное для ученого, — мешает вам быть объективным.
Харпер залился краской, отвратительные красные пятна поползли вверх по шее.
— С чем именно вы не согласны? С тем, что долг врача — просвещать общество? — продолжала Лидия. — Вспомните об Игнаце Земмельвайсе [9] и родильной горячке. О Джозефе Листере [10] и антисептике, необходимой во время операции. Их труд изменит жизнь общества. И вы еще сомневаетесь в необходимости просвещения?
— Я не то чтобы не согласен, м-м... — Харпер запнулся, не зная, как обратиться к Лидии.
— Доктор Уэстон, — произнесла Лидия с нажимом на слове “доктор”.
— Я лишь хочу сказать, что выбор тем до некоторой степени объясняет, почему медицинское сообщество испытывает недоверие к учебным заведениям вроде этого. Глубины мышления недостает.
“Зачем этот проклятый дурак явился сюда? — в бешенстве подумала Лидия. — Чтобы доложить медицинскому сообществу, что мы не способны ни лечить, ни учить?”
— Наши студентки уже не один раз демонстрировали, сколько всего они знают и умеют, — сухо сказала она.
— Вы меня не так поняли, доктор Уэстон. — Харпер одарил всех угодливой улыбкой. — Своей репликой я лишь хотел начать разговор. Но вы дали еще один повод для критики. К чему такая вспыльчивость? Мы всего лишь обсуждаем темы студенческих работ. Именно в такие минуты и становится ясно, что женщины не сумеют держать себя в руках, когда речь пойдет о жизни и смерти.
— Доктор Харпер, вы ведете себя просто глупо. Ученому никак не пристало высказывать бездоказательные предположения. Неужели вас этому учили в медицинской школе?
Харпер огляделся в поисках поддержки, но собравшиеся сидели с каменными лицами.
— Вы закончили, доктор Харпер? — Антею буквально распирало от негодования. — Если уж мы взялись выносить скоропалительные суждения о женщинах, позвольте мне прибавить еще одно: мы знаем, как делать свою работу. Верно?
И совет приступил к обсуждению тем. Время бежало быстро, особенно после того, как Харпер откланялся, сославшись на дела поважнее.
— Прекрасное начало, — подвела итог Антея. — А сейчас давайте прервемся. Какого кошмарного человека на нас напустили! Но не тревожьтесь, доктора Харпера я беру на себя.
Когда они, все вместе, вышли из кабинета, Лидия прислонилась к стене и перевела дух. Переждав остальных, она подошла к Харлану.
— Молодец, Лидия. Думаю, Харперу полезно было послушать правду о себе.
— Спасибо. Не сомневаюсь, что Антея разделается с ним на свой манер. Но сегодня утром ко мне кое-кто приходил, и я хотела бы с вами поговорить.
И Лидия пересказала ему слова Сары Уорд о том, что родные не видели Анну уже две недели.
Харлан явно встревожился.
— Я говорил с Фолькером, но от него пока нет вестей. Можно наведаться к нему завтра утром, после занятий в анатомичке.
Лидия кивнула.
— Может быть, поужинаете сегодня с нами? Мы с Антеей будем рады вашему обществу.
Лидия, тронутая его заботой, все же ответила на предложение вежливым отказом. Она очень устала, встреча словно опустошила ее, а из-за исчезновения Анны она и вовсе не находила себе места. Следовало дать себе передышку и провести вечер дома.
День уже клонился к вечеру, когда Лидия вышла из здания колледжа. Улицы заполняла пестрая толпа, в которой смешались заводские рабочие и чиновники, ремесленники и студенты. На углу Ридж-авеню Лидия наняла кэб, который повез ее домой. С высокого сиденья открывался волшебный вид на город, Филадельфия разворачивалась перед ней, как на сцене. Кэб влился в толчею экипажей, омнибусов и грузовых фургонов и медленно покатил по улице. В воздухе висел запах дровяного дыма. Уже зажигались высокие газовые фонари, словно изящные ожерелья нанизанных огней.
Когда Лидия приехала в Филадельфию учиться, ее взгляды на мир и опыт, ограниченные до той поры жизнью дома и учебой в женском колледже, существенно расширились. Энергия Филадельфии сделала ее свободнее, Лидия наслаждалась новообретенной независимостью. Шли послевоенные годы, большой промышленный город обретал свое неповторимое лицо, его кураж смягчало чинное квакерское влияние. Коммерция процветала, здесь производили все, что только можно вообразить: уголь, железо, бумагу, древесину; здесь выделывали текстиль, здесь отгружали товары, готовые отправиться дальше по огромной сети железных дорог, ветвившейся, как оленьи рога. Центр города рос, становился все многолюднее, сохраняя, однако, дух маленького городка, застроенного тесно стоящими домами вперемешку с фабриками и магазинами.
Центр Филадельфии был распланирован в соответствии с заветами Уильяма Пенна [11]: границами его служили реки Делавэр и Скулкилл, с севера на юг протянулись Броуд-стрит и нумерованные улицы, а улицы с трогательными названиями в честь елей, сосен или каштанов [12] пересекали этот район с востока на запад. Проехав по Броуд-стрит, кэб оказался в центре города. Здесь шло строительство, и Лидия оглядела элегантные здания, которым предстояло вместить ратушу и прочие городские службы. Величественное сооружение окружало внутренний двор, на каждой стороне у здания имелись надвратные башни, под которыми могли свободно проезжать экипажи. Повсюду ощущались ширь, бодрый оптимизм: в следующем году Филадельфия готовилась принять Всемирную выставку, которая должна была разместиться в Фейрмаунт-парке.
Лидия попросила кучера свернуть на Честнат-стрит, свою любимую улицу. Филадельфия в изобилии предлагала изысканные развлечения, старательно соревнуясь с Нью-Йорком. Лидия жила здесь не первый год и успела открыть немало источников удовольствия: театры и мюзик-холл, изящные отели “Гранд-Хаус” и “Континенталь”, огромные универмаги, предлагавшие любую роскошь, о какой только можно помыслить, горделивые особняки, которыми можно восхищаться на расстоянии.
Однако для Лидии город всегда тесно переплетался с ее собственными путями, она смотрела на него сквозь призму медицины. Соперничать с благородными медицинскими школами Филадельфии могли лишь очень немногие учебные заведения страны. Лидию восхищало солидное научное сообщество и то, как слаженно оно работает с издателями медицинских учебников, производителями хирургических инструментов и принадлежностей, с лечебницами ортопедическими и глазными. Она вошла в этот мир, в нем она обрела цель своей жизни.
Возница
