Смерть по частям - Риту Мукерджи
Через год после первого появления Анны записи Лидии перестали быть чисто медицинскими. Она прочитала запись, сделанную в конце прошлого декабря, незадолго до Рождества.
19 декабря 1874 года. Сегодня у А. не было причин являться на осмотр, она ни на что не жаловалась. Отвечая на вопросы, плачет, эмоционально неустойчива, с трудом говорит полными предложениями. Рассказывает, как мать умирала от рака груди (почти семь лет назад).
Лидия отложила журнал. Удивительно, сколь сильными были воспоминания, ставшие причиной этой записи. Тот декабрьский визит казался тусклым пятном на фоне веселых предпраздничных дней. Они сидели в смотровой и глядели, как падает за окном снег.
— Может быть, вы хотите рассказать мне, как вы тогда жили? — спросила Лидия.
— Это было страшное время. — Глаза Анны налились слезами — ее горе было еще свежо. — Она тяжело болела, угасала у нас на глазах. Но тяжелее всего была боль. — Анна закрыла глаза. — Какие муки она терпела из-за того разреза... Врач сказал, что он не заживет. Ничего нельзя поделать — только терпеть.
Рак груди плохо поддавался лечению, тем более что многие пациентки являлись к врачу слишком поздно. Но лечение в любом случае давало мало надежды. Лидия понимала, с чем столкнулась мать Анны: следствием удаления опухоли стала жгучая боль в груди, открытая рана загноилась — для того только, чтобы, промучившись несколько месяцев, больная стала жертвой роковой инфекции. Именно по этой причине опытные хирурги отказывались оперировать таких больных. Они отказывались не потому, что им было не жаль пациенток, они лишь хотели уберечь их от неминуемых предсмертных страданий.
Анна вздрагивала, по ее щекам текли слезы. Они приносили облегчение, словно освобождая от многолетней тоски.
— Мама не хотела морфин. Говорила, что он не позволит ей быть с нами. Но она так страдала! Я сидела возле ее постели. Она спала беспокойно, металась во сне.
— Сколько вам тогда было лет?
— Двенадцать.
Анна, не отрывая глаз от промокшего насквозь платка, стала завязывать углы.
— Отец был сам не свой от горя. Нам с Сарой пришлось взять все на себя. Сара начала вышивать на заказ. Я работала посыльной в лавке и присматривала за соседскими детьми, мне за это платили.
— Вы с Сарой учились в школе?
— Только в сельской. Отец считал, что нам достаточно уметь читать и писать, но мама настаивала, что нам надо учиться дальше.
На лицо Анны лег отсвет надежды, словно сквозь мрачные воспоминания пробился луч света.
— Она постоянно читала нам. Экономила деньги, чтобы покупать нам книги. Чтобы у нас была своя библиотечка. Мы заучивали стихи и читали их вслух, как в театре. Глупо, правда?
— Нет. По-моему, ничего глупого в этом нет.
— Мне кажется, другие считали, что мы задаемся. Но мама всегда поддерживала нас. Она хотела, чтобы Сара стала учительницей. — Анна закрыла лицо руками: на нее снова нахлынули чувства. — Мне так ее не хватает! Вы бы ей очень понравились. Она верила, что нам по силам стать такими, как вы.
Лидию тронула тихая страстность этих слов.
— Но когда мама умерла, нам пришлось выживать. Вскоре после ее смерти умер от воспаления легких отец. Я решила искать место прислуги и не жалею об этом. Я должна была сделать это — и сделала. Жаль только, что пришлось бросить школу.
Нелегкий путь Анны во многом походил на путь самой Лидии. После смерти отца на долю ее семьи тоже выпало немало испытаний. Они впали в нужду, ставшую для Лидии жестоким ударом после идиллического детства. Их дом забрал банк. Лидия с матерью поселились в пансионе, их жизнь пошла прахом. Но в дни самого глубокого отчаяния в Лидии окрепла воля. Она продолжала учиться и в конце концов заслужила право на стипендию в женском колледже.
— В этом мы с вами похожи, — сказала она Анне. — Я тоже потеряла отца совсем юной. Наша жизнь изменилась. Я много лет жила в бедности.
Анна недоверчиво взглянула на нее.
— Пусть вам пришлось оставить школу, но вы можете продолжать образование. Ваша матушка была права: возможностей много. Я знаю, что это правда.
Лидия сняла с полок, тянувшихся по стенам медицинского кабинета, несколько книг.
— Мой отец тоже возлагал большие надежды на чтение. — Она положила перед Анной “Листья травы” Уитмена. — Это была наша с ним любимая книга. С тех пор, как отец умер, я часто перечитываю книги, которые он мне оставил. В такие минуты он как будто рядом со мной. Словно какая-то его часть все еще здесь.
Лидия сама удивлялась своей откровенности — она мало кому рассказывала о горе, которое испытала после смерти отца.
— После его смерти мне казалось, что от меня мало что зависит, но книги переносили меня в иные, далекие края. — Лидия улыбнулась, глядя, как Анна держит книгу. — Уверяю вас, у меня полные закрома.
С того дня в ее медицинском журнале стали появляться списки книг, которыми она делилась с Анной. Лидия делала короткие дополнения: “Понравились «Грозовой перевал» и «Джейн Эйр» — неудивительно. В следующий раз — «Городок» и, возможно, «Крэнфорд» миссис Гаскелл?” Лидия записывала сведения о лекциях, библиотеках и книжных магазинах, которые могла бы посетить Анна. Они стали членами какого-то странного еретического ордена: Лидия помогала Анне не только как врач, между ними крепло взаимопонимание. За год их встреч Анна стала читать гораздо больше, она начала интересоваться более сложной литературой. В числе последних книг Лидия записала “Мидлмарч”, “Домик в Оллингтоне” и “Большие надежды” [13]3.
Лидия перевела взгляд на стену над каминной полкой — там она повесила три акварели, заказанные у одного художника из Конкорда, привет из далекого прошлого, образ дорогих ей мест. Ее любимая акварель висела в центре, на ней был изображен пруд, увиденный сквозь сумрачный лес. Лидия купалась в этом пруду. Она подошла к книжной полке и коснулась корешка “Листьев травы”. На первой странице было написано: “Мисс Лидии Нараяни Уэстон в день рождения. Не придавай значения ничему, что оскорбляет твою душу”. Лидия улыбнулась совету отца; за много лет чернила выцвели. Она открыла заложенную страницу, где было одно из ее любимых стихотворений.
Я верю, что былинка травы не меньше звездных путей,
И что лягушка шедевр, выше которого нет,
И что черника достойна на небе быть украшением гостиной [14].
“Какая торжественная похвала красоте природы! Разве с ней что-нибудь сравнится?” — подумала Лидия. Она опустилась на колени перед камином и поворошила затухающие угли. С каким удовольствием она устраивала свое гнездо! Она тщательно отбирала рисунки и книги, расплачиваясь за них самостоятельно. Независимость защищала Лидию, как латы, но вдруг эта броня отделяет
