Смерть по частям - Риту Мукерджи
5
Лидия, как всегда, вышла из омнибуса за несколько кварталов до колледжа — прогулка позволяла ей освежить ум перед долгим учебным днем. Этот район совсем не походил на узкие мощеные улочки и тенистые тротуары старого центра, где она жила и где железнодорожные конторы соседствовали со стоящими бок о бок опрятными кирпичными домами. На углу Ридж-авеню расположились мраморная мастерская и склад лесоматериалов, промышленный дух Филадельфии проявлялся здесь в полную силу. Лидии этот напор совсем не мешал. Порой ей приходилось уступать дорогу рабочим, которые, как муравьи, тащили неструганые доски в строгальный цех на другой стороне улицы. Под ботинками у Лидии шуршали опилки и стружка. Дальше путь Лидии лежал по Норт-Колледж-авеню, мимо невысокой каменной ограды, за которой начиналась обширная территория колледжа Жирара Стивена [4], благотворительного учебного заведения для мальчиков-сирот.
Но было на углу Двадцать седьмой улицы одно здание, при виде которого Лидия каждый раз испытывала прилив гордости. В новом здании с красивым фасадом красного кирпича и высокими окнами, смотревшими на улицу, в этом году разместились аудитории и лаборатории Пенсильванского женского медицинского колледжа [5]. Рядом были женская больница и бесплатная лечебница, квартал разросся в целый кампус, где студентки могли учиться и работать. Как далеко они продвинулись с 1850 года — года открытия колледжа, когда шестеро врачей-квакеров и небольшая группа студенток проводили занятия в съемных комнатах на задах дома на Арк-стрит. В 1866 году колледж возглавила одна из бывших студенток, доктор Энн Престон [6], и с тех пор этот пост занимали только врачи-женщины. Вот оно, сердце революции.
Лидия поднялась по ступенькам; войдя, она потопала, чтобы согреть ноги. По всему вестибюлю стояли компании студенток, одетых в черное и серое — форму, приличествующую серьезной работе. Начало года казалось радостным, словно семейная встреча, в воздухе витала энергия, передававшаяся от человека к человеку. Студентки готовились снова вместе работать и путешествовать. Лидия, улыбаясь, кивала коллегам, которые что-то обсуждали, собравшись в группки.
До начала лекции еще оставалось несколько минут. Лидия внимательно изучила доску объявлений: афиши сообщали о многочисленных развлечениях, обещая представления в театре на Уолнат-стрит, увеселительные прогулки по реке Скулкилл, экскурсии на выставки в Академии изящных искусств и в Институте Франклина [7]. Здесь же было печатное расписание на 1875/1876 учебный год.
На этой неделе им предстояли лекции по основам медицинской науки: топографической анатомии, химии, физиологии, фармакологии и общей терапии. Колледж придерживался трехгодичного “Прогрессивного курса”, отказавшись от устаревшей системы “наставник — ученик”. Женский медицинский колледж равнялся на самые авторитетные медицинские школы Филадельфии — Медицинский колледж Джефферсона [8] и Пенсильванский университет. Лидия отметила расписание практических занятий — основу основ для получения медицинского образования. Студенткам предстояло приобрести опыт работы в больничных палатах, в операционной и в амбулаториях. Рядом с привычными названиями отделений Женской больницы Лидия с удовольствием увидела кое-что новое — отделения Пенсильванской больницы. Скупые строчки никак не передавали ощущения триумфа: Женский медицинский колледж много лет сражался за возможность проводить занятия в этой легендарной клинике.
Лидия, с конспектами лекции наготове, медлила, сжав ручку двери. Из лекционного зала доносились возбужденные голоса. Лидия толкнула тяжелую застекленную дверь и вошла. Перед рядами сидений в зале имелось просторное место, “яма”, где помещались смотровая кушетка и несколько стульев, на стенах висели большие школьные доски. Этот зал был истинным сокровищем колледжа, другой такой же располагался на втором этаже. Дважды в неделю на факультете медицины и хирургии устраивались практические занятия, на которых будущие врачи осматривали приведенных в зал пациентов, записывали историю болезни и подробно обсуждали каждый случай.
Лидия оглядела ряды уходящих вверх деревянных скамей. Сегодня зал был полон. Лидия вспомнила, как сама сидела на краешке скамьи, пристроив на колени дорожный секретер и вытянув шею, чтобы не пропустить ни слова. Ее доброе сердце разрывалось при виде несчастных, которые один за другим проходили перед ними во имя науки; такие занятия казались Лидии каким-то чудовищным представлением. Но в глазах ее преподавателей клинический диагноз имел первостепенное значение. Они еще помнили, что совсем недавно медицинскую степень можно было получить, не прикоснувшись к пациенту, даже не осмотрев его. Студентки покупали билеты на лекции своих любимых преподавателей, в числе которых Лидия с удивлением обнаружила себя.
Она произнесла: “Доброе утро”, и шум улегся. Зашуршала бумага, студентки приготовились конспектировать. Лидия оглядела море внимательных лиц и заговорила:
— Сегодня мы будем обсуждать следующий случай: женщина тридцати семи лет, прогрессирующая одышка, распухшие ноги. Наша пациентка — молодая мать, которая заметила эти симптомы после рождения шестого ребенка.
Боковая дверь открылась, и ввели пациентку. Студентки притихли, глядя, как женщина с трудом идет к кушетке; пациентка напряженно, со свистом, дышала, каждый шаг давался ей с трудом. Она опиралась на палку и время от времени останавливалась, чтобы сделать несколько прерывистых вдохов. Светлые волосы, стянутые в пучок, серебрились ранней сединой. Женщина была невысокой, но из-за задержки жидкости казалась неправдоподобно круглой. Лицо отекло, распухший живот подпирали две толстые, неуклюжие ноги. Лидия оглядела слушательниц: на лицах, полных жадного внимания, жалость мешалась с завороженностью. Ничто не могло сравниться с жизненной драмой, описание болезни в учебнике не способно заменить наглядный опыт — видеть и слышать больного, касаться его. Лидия показывала все недуги — волчанку, паралич, чахотку, — от которых страдали мужчины и женщины любого возраста, однако самое сильное впечатление производили на слушательниц именно молодые пациенты.
Лидия подошла к пациентке и, глядя ей в глаза, взяла ее за руку. Перед лекциями она не один час готовилась сама и объясняла больным, чего ожидать, — так она успокаивала их. Эту пациентку Лидия подготовила так же старательно. Объявив имя — Кэтрин Портер, — Лидия перечислила условия, в которых жила и работала эта довольно молодая, немногим старше иных слушательниц, женщина. Они должны понимать, что перед ними не подопытный образец, что человеку нужна немалая отвага, чтобы явить свою немощь целому залу незнакомых людей. Миссис Портер, одетая в халат, под которым была хлопчатобумажная фуфайка, заговорила тонким, еле слышным голосом.
Студентки вытянули шеи, чтобы разобрать ее слова.
— Когда родился малыш, я совсем расхворалась, но такое и раньше бывало, — говорила миссис Портер. — Об остальных тоже надо было заботиться, я и решила не обращать внимания на слабость, а там, глядишь, и полегчает. Лихорадка прошла, но у меня начались приступы. Я тогда уже вернулась на фабрику, и мне приходилось прерывать работу, чтобы дух перевести. Управляющий был недоволен. По ночам я тоже задыхалась. Лежу — и чувствую, как грудь мне давит, пройду несколько шагов — и начинается. — Миссис Портер остановилась, чтобы отдышаться.
Окон в зале не было, и между пятен света, изливавшегося из газовых рожков, собиралась тьма, похожая на углубления в стенах.
— Работу на фабрике пришлось оставить. Ноги у меня так распухли, что я с трудом ходила. Сидела дома весь день, даже ради детей не вставала.
Лидия сделала шаг вперед, ободряюще сжала плечо женщины и заговорила:
— Когда миссис Портер впервые пришла на обследование в диспансер, она жаловалась на одышку, которая все усиливалась, и на отекшие ноги. Вы уже знаете ее историю. Какие вопросы вы могли бы ей задать?
Воцарилось неловкое молчание. Будущие врачи
