Цветок мертвецов - Ольга Михайлова
Тодо понимал, что принц не лгал и не притворялся, когда говорил, что понятия не имел о том, какое впечатление его маскарад произвёл на Юки Ацуёси, мелкого чиновника ведомства церемоний. Наримаро, подлинно не высокомерный и не имевший привычки унижать нижестоящих, в силу высоты рода и звания редко замечал людей не своего круга общения. В той шалости, устроенной по просьбе императрицы, для него значимы были разве что сама супруга микадо, принц Арисугава, которого Девятихвостой Лисе хотелось подразнить, да принц Наохито, который поставил на его игру. Заметить в углу у стены в зале приёмов ничтожного Юки Ацуёси? С чего бы? Он видел только равных.
Тут заговорила Цунэко:
— Но что ему сделали Харуко, Ванако и Митико, чтобы убивать их? Когда Юки узнал, что людей сёгуна Токугавы после аудиенции у микадо пригласили на чайную церемонию? Планировал ли он заранее совершить первое убийство именно в чайном павильоне, и если да, то почему именно там? — спросила Цунэко.
Тодо отложил прочитанные пьесы и ответил очень медленно, думая над каждым словом.
— Я полагаю, что с самого начала Юки не хотел убивать вообще. Его просто иссушила любовь. Если судить по письмам принцу, он вначале мечтал и грезил, потом молил, заклинал, упрашивал, скорбел и сокрушался, потом страдал и пил, одновременно упиваясь своим горем. Он даже творил, писал в этом одержимом состоянии пьесы.
Но морок не исчезал, и к нему добавилась та безысходность, что всегда усугубляет одержимость. Юки не солгал в своём письма принцу: все женщины, кроме лисьего морока, утратили для него былую прелесть. Что ему было делать? В его воспалённом мозгу кружились две возможности: избавиться от одержимости любой ценой, или целиком отдаться ей и сгореть в любовном дурмане Нефритовых чертогов. И он пишет пьесу, пытаясь вложить в неё всю свою неутолённую любовь и, может быть, так спастись от этой любви. Фея Нефритовых чертогов — это вы, Фудзивара-сама, а созданный вами образ — волшебный напиток, Лунный Иней. Но спастись не вышло, становилось всё хуже и хуже.
Тодо слушали, затаив дыхание.
— Когда и как появилась у него мысль поставить пьесу на жизненных, а не на театральных подмостках? Возможно после репетиций, которые, как Юки понимал, не утоляли скорби, но лишь ещё больше удручали напоминанием о недостижимом. И тогда ему в голову пришла мысль сыграть пьесу неутолённой любви в жизни. Убить бывшую возлюбленную, но с теми же театральными приёмами, что свойственны только сцене. «Когда пронзит клинок священный грудь, и изольётся пламенная страсть, смешавшись с кровью — Лис покинет тело…»
Именно эта старинная хайку заставила его искать возможность обрести подлинно священное оружие — клинок микадо. Просил ли он Харуко взять меч для него или, узнав от найси, где меч хранится, предпочёл сам выкрасть его потихоньку? Я склоняюсь ко второму предположению. Он просил фрейлину показать ему клинок, понял, что для убийства потребуется другой, но одновременно уверовал, что священный меч микадо, прикоснувшись к крови жертвы, подлинно избавит от лисьего морока.
Но, увы… Юки снова просчитался. Видимо, вы были правы, Фудзивара-сама, и никаких особых мистических свойств у меча-косы нет…
— Хорошо, пусть так, — неохотно согласился принц. — Но главное-то, главное… Я готов признать, что часто бываю дерзок, самолюбив, высокомерен и нагл. Но если Ацуёси из дурной страсти ко мне убил трёх женщин, получается, что за эти убийства несу ответственность я?
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. ЛИСА В КАПКАНЕ
С ЧАСА ОБЕЗЬЯНЫ ДО ЧАСА СОБАКИ. Время с трёх часов дня до девяти вечера.
Тодо улыбнулся. Он знал, что такая мысль непременно придёт в голову Наримаро. Болезненное чувство вины часто посещает тех, кто в той или иной мере оказался причастен чужой смерти. Но в этом преступлении принц, точнее, его дар перевоплощения, послужил лишь спусковым крючком, нажал на который всё же другой. И как поставить в вину человеку его талант?
Тодо покачал головой.
— Нет, Фудзивара-сама. Мы отвечаем за то, что сделали сами по своей воле. Тут вашего злого умысла подлинно не было. Это просто майя, игра лунного света на воде, блеск суеты. Как вы верно заметили, Хитаги не заболел, принц Арисугава не рехнулся. Чтобы подцепить болезнь, надо быть к тому предрасположенным. Не преувеличивайте чувство ответственности. Вы виновны не более чем нож в руках убийцы: не в нём причина гибели жертвы.
Принц покачал головой.
— Если бы не моя глупая шутка, ничего бы не случилось…
— Но пари придумали не вы, а императрица и принц Арисугава…
Наримаро расхохотался.
— Этак, окажется, что во всем виновато правительство сёгуната бакуфу, запретившее женщинам играть на сцене театра кабуки… — Принц Наримаро помотал головой, точно пытаясь вытрясти из неё свои горькие мысли. — Ладно, моя вина подождёт. Но давайте попробуем восстановить картину убийства с самого начала. Если впишется — для меня многое прояснится, — предложил Наримаро, обратившись к Тодо.
Тодо согласился.
— Хорошо. Итак, всё начинается утром пятнадцатого дня пятой луны. Почему для убийства Юки Ацуёси избирает праздник Мальвы, моление микадо о покое земли? Возможно потому, что не хочет покоя, а возможно потому, что душа его просто не может обрести успокоение. Он знает, что ему не придётся участвовать в шествии, и это даёт ему почти целый день на подготовку убийства. Вспомним, что он, хоть и не себе, точнее, не в своём уме, но не безумен. Он вменяем и может спокойно спланировать свои действия.
— Утром прибыли люди Токугавы, все были заняты: кто — приготовлениями к празднику, кто — приёмом гостей.
— Да, но Юки Ацуёси, как я понимаю, ничем важным занят не был?
— Боги! Да чем этот бездельник вообще занят? — пробурчал Наримаро.
— Хорошо. Итак, как же всё происходило? Думаю, что ещё накануне дня убийства Ацуёси сумел незаметно для фрейлины взять меч микадо из хранилища и уговорил Харуко отлучиться в чайный домик. Не знаю, как она обычно относилась к своим обязанностям, но сейчас, когда дворец был пуст, фрейлина могла решить, что достаточно просто запереть хранилище, и пошла с любовником в обитель Мунокодзи. Почему он позвал её туда? Это помещение
