Цветок мертвецов - Ольга Михайлова
В пьесе лиса Тамамо-но Маэ приняла облик ослепительной красавицы и стала придворной дамой. Однажды в полночь, когда во дворце был праздник, поднялся загадочный ветер и задул все светильники. С того самого часа микадо захворал. Он был настолько болен, что послали за придворным заклинателем, и тот быстро определил причину изнурительной болезни. Он поведал, что Тамамо-но Маэ — демон, который с искусным коварством завладев сердцем микадо, непременно доведёт государство до гибели! И тогда Тамамо обратилась в лису и бросилась в дворцовые покои. Она убивала всех фрейлин на своём пути и со смертью каждой становилась всё сильнее. По повелению императора двое придворных самураев направились ловить её. Но лиса вселилась в каждого из них, и они голыми начали бегать по дворцовым покоям, потом свалились навзничь и тявкали, подобно лисам, с пеной у рта. Только буддийский монах по имени Гэнно силой своих молитв и с помощью волшебного зеркала и чёток из яшмы сумел прогнать злобного лиса.
Последняя из оставшихся пьес называлась «Душа умершего поэта». В этой пьесе лиса вселялась в душу покойного поэта, и обольщала в его образе женщин, соблазняя их и убивая одну за другой.
— О Каннон! — прошипел вдруг принц.
Тодо поднял на него глаза. Читал Наримаро быстро.
— Поняли?
— Не может быть! — глаза принца едва не вылезли из орбит. — «Когда пронзит клинок священный грудь, и изольётся пламенная страсть, смешавшись с кровью — Лис покинет тело…» — ошеломлённо прочитал он. Это были несколько измененные строки из старого сборника китайских поэтов, которых он читал едва ли не в детстве. Юки вставил их в свою пьесу. — Так это не шутка? Ведь именно это он и сделал! Значит, это всё-таки Юки? — в Наримаро явно с трудом входила мысль, что тот, кого он считал ничтожеством, мог наделать такой переполох. — Но как вы догадались?
Тодо рассмеялся.
— Очень просто. Я слушал ваши рассказы и сопоставлял их с тем, что знал сам. Признаюсь, я очень быстро… перестал вам верить. Нет, не потому, что посчитал вас лжецом, о, нет. Вы не удостаивали лгать. Я перестал верить вам, поняв, что вы сами — Амагицунэ, «божественная лиса» дворца микадо. Вы по-лисьи неслышно ходили через череду галерей, залов и павильонов, быть может, уже тысячу лет, аккуратно пряча в широких хакама девять лисьих хвостов. Вы — лисий морок императорского дворца Киото, и я понял, как важно мне самому не обморочиться вами. И я начал просто сопоставлять увиденное своими глазами с услышанным от вас, не забывая делать поправку на недостоверный источник моих сведений.
Я понял, что столкнулся с лисьим мороком и в преступлении. Деяния убийцы несли печать театральности, затаённой блудливости и некой надрывной трагедийности — ведь мы повстречались с тем, кто готов не только убивать, но и упиваться убийством. Однако над всем этим звенела бамбуковая флейта, звенела кривляющейся, наглой, изощрённой мелодией «Кицунэ». Вашей мелодией, Фудзивара-сама! И если бы я своими глазами в часы убийства не видел вас на ристалище и в толпе шествующих на празднике, я бездумно обвинил бы вас в случившемся.
Но своим глазам я привык доверять, тем более что в то время я ещё не попал под лисье обольщение.
Однако было в расследовании и то, что подлинно удивило меня. Лис плакал. Лис плакал над единственной суетной вещью, что ценил в этом мире. Плакал над памятью матери. Я не поверил бы вашим слезам. Слёзы — вода. Однако плач сочетался с руганью — грубой и злобной. Злоба правдивей слёз. Значит, вы, Лис Киото, — не убийца, понял я, но убийца пытался своими действиями отомстить Лису, причинить ему боль. Но за что убийце мстить Лису? За морок, в котором находился убийца по лисьей вине!
И я приступил к расспросам. Вы, смеясь, поведали мне повесть о своих проделках. Я внимательно слушал, ожидая, когда же зазвучит флейта и закружатся все девять лисьих хвостов. И дождался. Они проступили на веранде малого дворца Когосё, когда вы рассказывали о неприятностях Инабы Ацунари. Казалось бы, всё ясно, убийца — Инаба. Я был почти уверен в этом, но личность Инабы, человека, не умеющего ни создавать новое, ни интерпретировать чужое, тяжеловесная, неповоротливая, сильная, не очень подходила мне.
Слишком медленно, слишком медленно… А ведь убийство произошло в считанные минуты. Сыгранная вами мелодия Инабы, Фудзивара-сама, отражала эту грузную неповоротливость его натуры. С той минуты, как я сопоставил ваш напев «Кицунэ» с его собственной мелодией, я окончательно перестал подозревать Инабу и выкинул его из головы: у меня ведь имелся и иной подозреваемый.
После вашего повествовании о Инабе и Минамото, последовал новый рассказ об искушении несчастного Юки Ацуёси. И тут моментально сошлось всё, а, едва увидев его, я понял, что это действительно тот, кого я ищу, человек, одержимый лисой, блудным бесом.
Одержимость лисой — расстройство души. Иногда говорят, что, проникая в человека, лиса может годами жить своей жизнью, отдельно от личности того, в кого вселилась. Плодом бесовского сожительства будет раздвоившиеся сознание. Одержимый иногда слышит, что лиса изнутри говорит и думает, они часто даже вступают в ожесточённые споры. И едят одержимые только то, что любят лисы: соевый творог, обжаренный тофу, красные бобы с рисом. Но это бывает, когда человеком овладевает лиса низшего ранга. Когда же несчастный одержим божественной лисой Амагицунэ, это очень сложно понять. Одержимый выглядит как обычно.
Юки Ацуёси ничем не отличался от других придворных, я это видел. Он был вменяем и даже весел. Не вменять же ему в вину бесовский огонёк в глазах? И точно ли лиса вошла в него? В самом ли деле он одержим?
И тогда я попросил вас, Фудзивара-сама, показать мне самому тот морок, что, по моим предположениям, вовлек несчастного в лисье искушение. Скажу честно — я был неразумен, когда этого пожелал! Я полагал, что передо мной предстанет всего лишь талантливый актёр. Вы блистательно сыграли настоятеля Котобуки, и я ожидал новой прекрасно сыгранной роли оннагаты. Но вместо этого я увидел настоящую Девятихвостую Лису во всем её блеске и понял, что Ацуёси подлинно помешался…
Наримаро некоторое время сидел молча, явно пытаясь уложить в своей голове мысль,
