Зверь в Ниене - Юрий Фёдорович Гаврюченков
Инструментарий лекаря хранился у него дома, напротив лазарета, но не рядом с ним и за хорошей оградой. Оттуда он ходил по вызову к бюргерам, имеющим средства оплатить лекарства и заботу врача. При доме же его жил горбун, который присматривал за больными, носил в лазарет воду и дрова, а также готовил кашу по надобности.
— Зовите священника, — сказал врач, быстро осмотрев Веролайнена. — Помочь ему может только отпущение грехов.
К этому времени плотник очухался настолько, что смог негромко стонать. Он был в сознании и даже осознанно шевелил губами — пытался говорить. Сын его наклонял ухо, но тщетно. Из уст Ханса вылетал едва различимый лепет.
— Ступайте, ступайте, — гнал их доктор. — Не терзайте несчастного. Дайте ему отойти спокойно. Сын может остаться.
Веролайнен-младший однако же закивал в ответ на слова отца, которые сумел разобрать.
— Да, да, — из глаз его покатились слёзы, он выпрямился и сказал мужикам твёрдым голосом: — Идёмте. Мы должны доделать работу и получить за неё плату. Это последняя воля моего отца.
И никто не мог возразить против желания умирающего мастера, который был человеком долга. К тому же ветер мог бы перекосить крест, несмотря на вбитые клинья, и работу пришлось бы переделывать своими руками без мастера.
— Руп, согрей воду, — приказал врач горбуну. — Мы должны обмыть его до покаяния, а то он обделался.
Подслушивающий возле дверей бобыль недовольно заворчал, но проворно заковылял и громко застучал в сенях кадками, а мужики проворно потянулись на выход.
Пропустив вперёд бургомистра Пипера, поспешившего вернуться в ратушу вместе с королевским фогтом, Карл-Фридер Грюббе и Клаус Хайнц изрядно приотстали от них.
— Многовато бед стало в городе, Калле, — тихо сказал старший письмоводитель, опираясь на трость сильнее обыкновенного.
Юстиц-бургомистр двигался, как деревянный, в глубокой задумчивости, словно боясь позволить себе лишнего. Он перебирал в голове людей и их ему известные отношения, сочетал характеры и отбрасывал невероятные последствия. Он сомневался.
— Это не может быть один человек, — буркнул, наконец, Грюббе. — Нет.
ЗОВ КРОВИ КРОТКИХ И НЕВИННЫХ
Малисон пробудился, как начал привыкать: толстая тёплая женщина под рукой и больше никого в доме.
Чего он вожделел с той поры, как нанял Аннелису.
Он подумал, что давно был готов обменять. И, наверное, приняв готовность, он предал жену в сердце своём и, согрешив, таким образом заключил сделку с сатаной.
Сделка с дьяволом оказалась вельми прельстива и угожа всему естеству. И, раскаиваясь за своё грешное естество, Малисон поднялся, долил масла в иссякающую лампаду и стал молиться Богу.
— Ты чего, голубь? — Аннелиса задрала голову на подушке. — Чего сокрушаешься? Из-за плотника? Так он не наш.
— Я — зло, — пробормотал Малисон. — И зло вокруг меня.
Он продолжил быстро шёпотом молиться. Аннелиса не мешала более и закрыла глаза.
После он оделся и вышел во двор. Было свежо, и только. Солнца нет. Серый рассвет. Мокрые улицы. Чёрные избы. Ночные заморозки ещё не пришли.
Купец оросил навозную кучу. Напоил скотину и выгнал её в стадо, которое по Выборгской улице вёл мимо ворот пастух.
Продолжая безмолвно сокрушаться, долго выгребал погаными граблями из хлева прибавление к куче. Набросал свежего сена.
День с самого начала не задался, и не понять было, почему. Казалось, всё меняется, но к добру или к худу?
Вчера, возвратясь в лавку, когда всё закончилось, Малисон подвёл вечерний итог и обнаружил, что Аннелиса с успехом наторговала. Прибыль была выше, чем в обычный день. Аннелиса записывала по-фински корявыми буквами, но прилежно. Брали много табаку и дорогого вина, а также почему-то верёвки. Хитрая работница могла уговорить потратиться на какое-нибудь ненужное, внушив ложную надежду, что оно рано или поздно пригодится. Купец решил за ней понаблюдать, посидев в лавке вместе, а пока остался доволен.
Малисон взглядом рачительного хозяина осмотрел грабли и нашёл пару зубцов сломанными, а третий надтреснутыми и готовым вскоре отломиться. Он заглянул в сарай. Там стояли возле поленницы разномастные палки, из которых удобно было выстругать новые зубья. Проверил висевший на поясе пуукко, ноготь застревал на лезвии, значит, не затупилось.
Малисон шарил взглядом, выбирая подходящий прут, и тут заметил, что всё время стояло рядом. Но на что давно перестал обращать внимание, поскольку привык и не считал нужным.
Он сунул пуукко в ножны, опустился на корточки и подтянул к себе стоян. Это была приспособа, которую Малисон сам вырезал и сколотил для Ханне, а потом им пользовался Пер. Она обучала младенцев стоянию. Две короткие доски, верхняя и нижняя, соединялись стойками. В верхней было отверстие, которое обкладывали мягкими тряпками и ставили в него младенца. Доска доставала до груди, а дитя могло класть на неё ручки. Внизу была скамеечка, на которую Пер или Ханне опускались, когда им надоедало стоять.
Но теперь их не было.
Малисон подтянул приспособу и обнаружил, что она лёгкая.
Это потому что Пера и Ханне не стало!
Или потому что отрёкся от них, приняв накануне детей Аннелисы?
Слёзы сами брызнули из глаз. Такое с ним случалось после удара по голове.
Он чувствовал, что грешен.
Тёплой рукою он гладил доски, всхлипывал и бормотал:
— Господи, если это кара Твоя, я приму её со смирением, но я хочу знать, за что? Если это испытание Твоё, я пойму. Но сейчас я думаю, что Ты здесь не причём. Подай мне знак, Господи!
ПО ТУ СТОРОНУ НЕВЫ
Пока Малисон терзался и плакал, в ратуше, где служил письмоводителем Клаус Хайнц, царил полный хаос.
Преступление было для Ингерманландии неслыханное. Кто-то подкараулил и убил прямо в церкви Спаса Преображения отца Паисия.
Кровавое злодейство было совершено не в пределах Ниена, но в виду его. И это заставило городские власти прийти на помощь ленсману. На место преступления
