Цветок мертвецов - Ольга Михайлова
— Мароя, ступай к охранникам, пусть проводят тебя к павильону Глициний. А твою госпожу позже приведу я сам.
Когда постукивания гэта служанки затихли вдали, Цунэко, с трудом сглотнув, произнесла:
— Неделю назад я, принимая дежурство, заметила, что тесёмка чехла меча завязана по-другому. Там обычно было два узла, теперь был один. Я вынула мифунасиро из парчового чехла и открыла его. Внутри был михисиро с мечом. И тут мне чуть не стало дурно: меч перекладывали! Две его стороны разнятся: на одной выгравирована надпись, на второй — нет. Меч должен быть уложен гравировкой вверх, так положено, но теперь он лежал надписью вниз. Я поняла, что кто-то брал его.
— Испугалась?
— Нет… Точнее, не особенно. Я подумала… Это не дозволено, но только недозволенное и манит. Ты же уговорил меня показать тебе сокровища императора перед коронацией… Ну, я подумала и решила, что или Ванако, или Харуко, или Митико тоже кому-то показали меч. Я… уложила клинок, как должно, и проверила сохранность всего остального. Всё было в порядке.
— Но Вы, Цунэко-сан, не говорили об этом ни с Ванако, ни с Митико, ни с Харуко? — впервые решился задать фрейлине вопрос Тодо.
Вопрос её не затруднил.
— Говорила. С Митико и с Ванако. Они ничего не знали и сказали, что не открывали ящики.
— А почему вы ни о чём не спросили Харуко?
Лицо красавицы исказилось в маску театра Но, и Цунээко молча отвернулась.
За неё ответил принц Наримаро.
— Потому что Кудара-но Харуко переспала с покойным мужем Цунэко, Тодо-сама. Они не разговаривают уже два года.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. БЕСЕДА РОДСТВЕННИКОВ
ЧАС КРЫСЫ. Время с одиннадцати до часа ночи
Тодо смутился. В голове его был полный сумбур. Он не знал при жизни Харуко, но Цунэко… О, это была женщина-лиса, женщина-оборотень, но именно такие делали жизнь мужчины неповторимой, расцвечивая пустоту его дней сияющим фейерверком, каскадом ослепительно-ярких красок, мозаичной, прихотливой игрой разноцветного калейдоскопа!
С такими женщинами даже время течёт по-иному! С ними текучие разноцветные разводы туши на бумаге превращаются в ярчайшие знаки судьбы, затейливая вязь иероглифов сменяется дивными образами волшебных фонарей, а ночи превращаются в сказку! Принимая вид обольстительных красавиц, эти женщины появляются в мужских снах, создают иллюзии, неотличимые от яви, искривляют пространство и время, сводя с ума…
Ну и пусть сводят! Не потому ли мужчина и готов потонуть в сладострастном лисьем обольщении, что оно — единственная услада, оставшаяся ему в его пустой жизни? Впрочем, опомнился Тодо, о чём это он?..
Но чтобы у такой женщины отбить мужа? Это просто нелепость. Невозможно.
А принц тем временем продолжал деловито расспрашивать сестрицу.
— Почему на исходе часа Дракона Харуко поссорилась с Ванако? Из-за чего? Знаешь?
Хмурая Цунэко повернулась к братцу.
— Конечно, знаю, — раздраженно проговорила она. — Они же орали друг на друга, как полоумные! У Харуко, как всегда, был ночной гость. Моя спальня за стенкой через коридор. На рассвете её любовник вскочил как ужаленный, затеял дурную возню, шуршал, проклятый, веером, ползал на четвереньках в потёмках и спрашивал, где его шапка-эбоси? Хотела я сказать, где она, да воспитание не позволило. В итоге этот дурак ничего не нашёл, хоть лазил по всем углам и, наконец, с грохотом опрокинул вазу. Потом рывком перебросил через голову висящую у окна плетёную штору из бамбука. Нижний край упал на пол с громким стуком. Ну зачем толкать штору? Ведь сдвинется бесшумно, стоит только чуть-чуть приподнять. Наконец этот ублюдок выскочил наружу через окно и разбудил стаю ворон на деревьях. Те же мало того, что подняли страшный шум, срывались с веток, метались, перелетали дерева на дерево и орали дурными голосами, так ещё и нагадили на парадное белое платье Ванако, вывешенное с вечера проветриваться. Из-за этого склока и вышла.
— А любовник… кто был?
Цунэко злобно хмыкнула.
— Да кто их разберёт? Впору реестр заводить. Ты же иэмото! Знаешь, что бывает, когда в одну чашку сливают сразу шесть чайников?
Тодо прыснул со смеху, сразу поняв, о чём речь, но Наримаро, похоже, не уразумел сказанного сестрицей.
— Что? Ты о чём?
Цунэко тут же поведала Наримаро старую притчу, как к Конфуцию пришла в гости женщина и спросила, почему, женщину, имеющую много любовников, порицают, а когда у мужчины несколько любовниц, то это нормально. Прежде чем ответить, Конфуций заварил чай и разлил его в шесть чашек. «Скажи, — спросил он женщину после этого, — когда один чайник льёт заварку в шесть чашек, это нормально? Да, — ответила женщина. Вот видишь — ответил Конфуций — а когда в одну чашку сливают сразу шесть чайников, это нормально?»
— Что же я, по-твоему, должна за дюжиной её чайников уследить? — спросила Цунэко.
— Не настоятель ли это был Симогамо, Котобуки-но Наохито, святой наш праведник, отрёкшийся от мира? Я нашёл его письма красотке.
Цунэко не поддержала обвинения.
— Нет. Тот в спальне шлюхи всегда был тих, как мышь в амбаре. И сматывался за пару часов до рассвета. Да и порвал с ней давно.
— Так ты знала?.. — с удивлением пробормотал Наримаро. — А почему молчала?
— Была подкуплена, — без всякого смущения сообщила Цунэко. — Наохито преподнёс мне драгоценный домашний алтарь тонкой китайской работы с золотым Шакьямуни и любопытной надписью, гласившей: «Благородное молчание Будды: высшая истина не нуждается в словах». Намекнул тонко: держи, дескать, язык за зубами. Ну, я и помалкивала, разумеется. Но это не он, говорю же.
— Знаю, он не мог. Наохито с ночи был на службе в храме, — вступился за друга Наримаро.
— И это не твой достопочтенный сэнсэй Омотэ. От того запах всегда прёт чайный, только по нему и поймёшь, что являлся, — одобрительно сказала Цунэко.
— Конечно, это не он, мы ночь перед праздником у принца Арисугавы торчали, — в который раз оправдал сэнсэя Наримаро. — А не Абэ ли это был Кадзураги?
— Начальник дворцового арсенала? Похоже, он тот ещё баран. Но точно не скажу. Не уверена.
— А Инаба Ацунари? Минамото Удзиёси? А младший секретарь Юки и архивариус Отома часто там бывали?
— Что значит — часто? — резонно спросила Цунэко.
— Когда последний раз ты их там слышала?
— Да что ты пристал? Я что, прислушиваюсь, что ли? — рассердилась сестрица. — Но Инаба Ацунари, кажется, был неделю назад. Он кашляет с хрипом постоянно, его слышно.
— А Юки?
— Кто? — Цунэко явно не поняла, о ком речь.
— Юки Ацуёси, секретарь из департамента церемоний.
— А… этот одержимый? Не помню… Хотя подожди-ка. Он что, уже поднялся? Ты же из него панду сделал! — напомнила она Наримаро.
— Это
