Цветок мертвецов - Ольга Михайлова
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. НАСТОЯЩИЙ САМУРАЙ
ЧАС КРЫСЫ. Время с одиннадцати вечера до часа ночи
Можно долго говорить о воде, но уста от этого не увлажнятся. Можно объяснить природу огня, но тело не согреется. Не прикасаясь к воде и огню, не познать их. Даже самые мудрые книги не углубят понимания. Достичь подлинного знания, опираясь на чужие объяснения, невозможно. Тодо давно уразумел это.
Принц Наримаро, бесовски умный, насквозь видел людские слабости и был достаточно равнодушен к миру. Пустота, лисой вошедшая в душу принца, не могла не исказить его взгляд. Но насколько сильно он искажён? Это был ещё один вопрос, теперь не дававший Тодо покоя.
— Вы уверены, Фудзивара-сама, что мы сумеем разобраться в этом деле? — пытаясь спровоцировать собеседника на новую откровенность, спросил Тодо.
Принц не разделил его опасений.
— Разберётесь, Корё, — уверенно ответил он. — Дворец, говорю же, — замкнутый мирок, в котором, кроме лиц, ничего не меняется веками. Тут ничего не скроешь. Недавно один из гостей Мунокодзи разбил тяван. Я сказал иэмото, что куплю в городе новый. Мне всё равно нужно было к мастеру Мотокаве, хотел заказать курильницу и коробочки для благовоний — сестре. Слугам я такие вещи не доверяю. Разбитый тяван мы засунули в простой холщовый мешок, чтобы мастер сделал подобный, и я понёс его по Четвёртой линии в Омуро.
И что вы думаете? В тот же день у принцессы Арихидэ пропал котик Хико! Так поверьте, через два часа после моего возвращения из Омуро у меня трижды спрашивали, не я ли унёс в мешке котика в город? Умоляли вернуть. Я клялся пятками богини Каннон и третьим хвостом Девятихвостой лисицы, что ничего, кроме тявана, не уносил, но, не найдись клятый кот через час на нижней крыше Цветочного павильона, — никого бы я не убедил. А ведь ушёл до рассвета, утром, через боковые ворота. И что же? Заметили.
Тут сложность в том, что все придворные были сегодня на шествии, но как только завтра утром об убийстве станет широко известно — уверяю: сведений у вас прибавится настолько, что придётся отбрасывать лишнее. Я удивлён, что до сих пор ещё тихо.
Тут, словно подтверждая его слова, вдалеке послышался стук гэта по камням и лёгкий смех. Раздались короткие возгласы, и снова стук сандалий. В окно заглянула девица: хрупкий силуэт обрисовался на фоне сдвинувшейся к югу луны.
— Эй, братец, ты здесь? — Тодо показалось, что заиграла флейта сякухати.
За спиной девушки проступила вторая тень — служанки.
— Здесь, Цунэко.
Наримаро быстро вскочил, поспешно вытолкнул Тодо в комнату с монахом Гандзином в нише и торопливо задвинул двери. Труп исчез, скрытый перегородками. Принц, надавив на плечи Тодо, усадил его перед ними. Потом молниеносным жестом убрал в рукав девиз с лисьими цветами и раздул огонь в очаге. Теперь чайный павильон был пуст, и ничего не говорило о произошедшей трагедии.
Тодо заметил, что Наримаро явно настороже, хоть и не настолько, чтобы перестать улыбаться. Пьяный дымок, что заволок было его глаза, теперь исчез. Между тем смех слышался уже у порога, и вскоре у двери возникла красотка в шёлковом кимоно и нарядных дзори. Тодо восхитился: подбор цветов одежды говорил о прекрасном вкусе. Верхнее платье из прозрачной ткани было разрисовано вручную цветами сакуры, нижнее — переливчатое, с вышитыми лисятами, просвечивало сквозь него, и казалось, лисята, прыгая по подолу, пытаются поймать облетающие лепестки.
Чудесным украшением девушки были длинная лебединая шея и личико, точно выточенное из китайской яшмы. Свободно спадающие назад волосы были подвёрнуты и перевязаны сложенным в несколько раз куском алого шелка, а на макушке подхвачены жгутом. Слева в волосы небрежно воткнули нарядные золотые гребни.
Тодо понял, что эта разряженная красавица — сестра Наримаро, тоже фрейлина-найси. Но в отличие от уже виденной им Сакано-но Митико, у этой девицы были иные проблемы. Боги! Как она дышала через носик, выточенный с такой строгостью? Как держалась на ветру, будучи стройней тростинки бамбука? Летом же бедняжка наверняка изнемогала от жары: так густы были шелковистые пряди её волос. Тодо не знал, чего ему больше хотелось: разжечь пламя сотни свечей и с наслаждением разглядывать красавицу, или, напротив, оказаться рядом с ней в кромешной темноте при свете одной лишь луны?
Никакого сходства между родственниками не наблюдалось: если Наримаро обнаруживал обманчивое сходство с Архатом, то Цунэко в своей красоте походила на лисицу-оборотня, прикинувшегося ласковой девой с грацией кошечки. Однако в мягких лапках этой кошечки прятались острые когти.
— «Идти — не иду к тебе. Просто скитаюсь по стезям сновидений… На рукаве моем — слезы? Роса ли небесных пространств?» — пропела девица, щурясь на Наримаро. Голос найси был низким, чуть хрипловатым, будто звенела бамбуковая флейта монахов Суйдзэн. Голос этот пугал, манил, настораживал, увлекал и тревожил. Тодо интуитивно понял, что это голос очень умной женщины, и невольно напрягся.
— Неужели Митико не соврала, и наша дорогая Харуко растаяла в Пустоте? Я даже не поверила поначалу. И кто же этому поспособствовал, а, братец?
Этих нескольких фраз хватило, чтобы Тодо понял и ещё кое-что: в семейке Фудзивара много неординарных людей. Сестрица стоила брата: в ней не замечалось ни малейшего испуга, свойственного её полу перед лицом насильственной смерти, не было и стремления избежать тяжёлого разговора о ней. Цунэко не утрудила себя ни выражением скорби по погибшей, ни подобающими случаю сожалениями. На её прелестном личике читались только откровенное любопытство и даже какая-то хищная радость.
Наримаро ничуть не удивился бесчувственности и жестокому чистосердечию сестрицы и, не обременяя себя ответом, тут же спросил:
— А сама ты не помнишь, когда в последний раз видела Харуко?
— «Чтобы забыть что-то в жизни этой, такой скоротечной, сколь же короткую память надо иметь?» — нахально промурлыкала в ответ Цунэко. — Помню, конечно. Было это утром, братец, на исходе часа Дракона. Ванако поссорилась с Харуко, обвинив её в том, что из-за Харуко… Впрочем, зачем тебе эти женские распри? — прервав себя на полуслове, девица сделала большие глаза.
Тодо, смиряя дыхание, внимательно следил за девушкой и тут услышал:
— Позвольте представить вам, Тодо-сама, мою дорогую двоюродную сестрицу Цунэко. Сестрица, перед тобой знаменитый Корё — Тодо-но Танэцугу, наместник домена Хисаи из Исэ, раскрывший дело о гибели монахини Харуми. Нам с ним поручено разобраться в этом деле.
Девушка, и до того искоса наблюдавшая за незнакомым мужчиной, теперь окинула Тодо внимательным оценивающим взглядом и вежливо поклонилась.
Тодо совсем смешался: он был в простой, будничной одежде, и сейчас ругнул себя за
