Цветок мертвецов - Ольга Михайлова
Но я же не напал на сохнущее косодэ с мечом! А если некий мечтательный дуралей влюбился в тень от косодэ на стене, ещё и надеть его захотел, я-то тут причём? А, главное-то, чем я мог ему помочь? Ведь самое дикое-то в том, что он не домогался меня как мужчину. Нет, он хотел меня-женщину. Но я не женщина. С таким же успехом он мог хотеть обнять тень или выловить луну из пруда. Но это все наши частные разногласия и пустые счёты. Убивать Харуко у Ацуёси никакого повода не было.
— Однако… — озабоченно покачал головой Тодо. — Сколько же тут при дворе безумных…
— Думаю, не больше чем за его пределами, — лениво отмахнувшись, возразил принц Наримаро.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. КОЛОДЕЦ ПУСТОТЫ
ЧАС КАБАНА. Время с девяти до одиннадцати вечера
Наримаро ушёл куда-то.
Тодо ненадолго отвлёкся от мыслей об убийстве и вздохнул. Накатила тоска, и Тодо легко догадался, откуда она взялась. Жизнь двора, о которой рассказывал принц, хоть и суетная, всё же била ключом, а что было в жизни у него, кроме каждодневного притворства? Последние два года он только притворялся живым, просыпался по утрам, потому что вставало солнце, и засыпал, потому что небо чернело. Пустота помимо воли завладела душой, отяготила взгляд пыльной паутиной, истомила сердце.
«На время, ради луны, мне стала жизнь дорога…» Тодо не хотел жить ради луны, нет. Это была просто не его жизнь. Он не монах, он воин, самурай.
Потом мысли Тодо снова вернулись к Наримаро. Когда принц представлял женщину, что-то происходило. Перед наместником по-прежнему сидел весьма благообразный мужчина, но ведь Тодо видел женщину. То, что Фудзивара — прекрасный артист, было ясно давно, но тут было больше, чем мог сделать артистизм. Лиса, что ли, на мгновение приняла свой подлинный облик?
Но полно, не мерещится ли?
Принц вернулся. Принёс кувшин сакэ. Тодо тем временем тщательно разобрал все оставшиеся в ящике письма.
— Последняя четверть часа Кабана, — констатировал Тодо. — Нам остался архивариус Отома Кунихару. Его писем немного, никаких угроз, никаких признаний. Вы сказали, что он ненавидит вас так, что исчезает из дворцовых коридоров, если видит вас даже издали. Ему-то вы чем досадили, Фудзивара-сама?
Теперь Наримаро побледнел и даже чуть отшатнулся.
— Ох… Я сам хотел бы забыть об этом.
Он налил Тодо вина, но тот отказался. Тогда принц сам осушил полную чашу.
— Опять ваши выдающиеся дарования привели к трагедии?
Наримаро покачал головой. Глаза лисы казались теперь совсем мёртвыми.
— Это не повод для шуток. Год назад дочь Отомы Кунихару покончила с собой. Она бросилась в старый колодец неподалёку от ворот Кого. Отома уверен, что тому виной я.
Тодо поднял глаза на побледневшего принца. Теперь тот явно не шутил, был серьёзен и хмур.
— Почему он обвиняет вас?
Наримаро тупо уставился в пол.
— В её прощальном письме было всего несколько строк.
«Бёдо-ин. Ветерок
Не даёт мне зажечь свечу.
Статуя Будды темна,
но сияет во мраке
Златотелый Архат…»
— И что?
— Это всё. Увы, Отоме этого хватило для обвинений.
— А вы близко знали его дочь?
Принц закатил глаза в потолок. Ответил медленно, точно думая над каждым словом.
— Это была милая шестнадцатилетняя девушка, любившая каллиграфию и поэзию. Иногда она подходила ко мне и просила помочь ей с некоторыми стихами. Я также научил её писать в старинной манере «дрожащей кисти». Она была довольно талантлива.
Тодо налил себе чашу сакэ. Вино смягчило пересохшее горло и чуть расслабило. Вкус дорогого сакэ был странен и непривычен, и напоен тем ароматом, что исходит от свежей, только что растёртой туши.
Потом Тодо медленно повернулся к Наримаро.
— И вы хотите, чтобы я поверил в эту историю? Вы оставили её после короткой связи, не так ли?
К удивлению Тодо, тот спокойно выдержал его подозрительный взгляд.
— Не только вы так подумали, Тодо-сан. Но следствие установило, что Отома-но Кенико была девственна. У неё не было никаких связей.
Тодо растерялся.
— Но если отец полагает, что это ваша вина, он должен был знать что-то…
— Говорю же, причиной его обвинений стала прощальная записка. Больше ему предъявить было нечего. И Отома Кунихару не обвинял меня в связи с его дочерью, а лишь утверждал, что она покончила собой от безнадёжной любви ко мне.
— На чем он основывался? — не сдавался Тодо.
— Отома Кунихару уверял, что в записке двойной намёк, — растолковал принц. — Не только на моё прозвище, но и на сам храм. Дело в том, что Бёдо-ин когда-то был виллой нашей семьи. Его основал мой предок Фудзивара-но Ёримити. Но тот, кто бывал в храме, знает, что в Павильоне Феникса повсюду десятки позолоченных статуй Архатов. При этом добавлю, что на столе Кенико было несколько свитков, в основном, со стихами о весне. Хайку о Бёдо-ин лежала среди них.
— Но почему чувство девушки оказалось безнадёжным? Она была хороша собой?
Наримаро скрестил руки на груди.
— Не задавайте одновременно два вопроса, Корё, ответы могут сильно разниться и запутают вас. Внешне девушка была ничем не примечательна, хоть ничем и не отталкивала. Не знаю, была ли она в меня влюблена. Я услышал её имя только после смерти, а до этого она была для меня дочкой архивариуса Отомы. Я не отрицаю, если Кенико покончила с собой из-за влюблённости в меня, у Отомы имелись все основания для ненависти ко мне. Но он не преследовал меня, — скорее избегал. А уж зачем ему убивать Кудару-но Харуко — это и вовсе понять невозможно.
Принц ничего больше не добавил.
— Вы точно ничего не знали и ни о чём не догадывались?
Наримаро молча выпил вторую, полную до краёв чашу. Тодо с опаской покосился на него.
— Я ничего не знал и ни о чём не догадывался. Сложность, однако, в том, что, если бы я всё знал и обо всём догадывался, это ничего бы не изменило.
— То есть, вы вели бы себя точно так же, как если бы ничего не знали?
— Да.
Тон принца Наримаро был глух и пуст, как гул колокола.
— Почему? Как начальник Палаты Цензоров, наблюдающей за нравственностью чиновников императорского двора, вы не хотели компрометирующих вас связей?
Принц замер, уподобившись
