Цветок мертвецов - Ольга Михайлова

— Ничего больше странного в её покоях нет? — поинтересовался принц у слуги.

— На взгляд служанки, всё обычно. Она говорит, госпожа ночью была не одна, но её поклонник ушёл на рассвете. Сама госпожа, получив утром от ночного гостя послание, сама что-то написала в ответ. Служанка облачила госпожу в парадное платье, после чего была отпущена. Больше она ничего не знает.

Тодо внимательно рассматривал ящик. Если он забит любовными посланиями, то когда найси выполняла свои обязанности и ела?

— Ясно, — сказал тем временем принц Наримаро слугам. — Вы пока свободны.

Тодо поспешно повернулся к принцу.

— Постойте, Фудзивара-сама, значит, фрейлина собиралась на шествие? Зачем парадное платье? Но на шествии она ведь не появилась? Почему старшая фрейлина этим не обеспокоилась?

Принц поторопился пояснить:

— Нет-нет, Тодо-сама, парадное платье, особое, зелёное, церемониальное, найси надевают на дежурство. Вы должны помнить, что на фрейлине Митико, когда мы заходили в Павильон Глициний, было зелёное парадное кимоно. Харуко надела такое же. Значит, она дежурила. На шествие все придворные явились в белом.

Тодо, поняв, кивнул.

Пока слуги не ушли, взгляд Тодо не отрывался от ларя. Что ни говори, а поняв убитую, её нрав и взгляды, куда проще выйти на убийцу. В каждом преступлении проступает взаимосвязь преступника с жертвой. И если личность убийцы надо ещё установить, то изучение натуры жертвы может помочь понять мотивы и цель совершенного над ней злодеяния.

Наримаро молча наблюдал, как Тодо клинком взломал замок, потом, заглянув внутрь, удивлённо поднял брови. Ларь был доверху заполнен свитками, которыми обмениваются влюблённые после свидания. Здесь были исключительно мужские послания, в том числе и несколько образчиков любовной лирики, написанных впрок иэмото Омотэ Мунокодзи, на зелёной и жёлтой бумаге, обёрнутых синим шнурком, которые Тодо уже видел тут же на полке.

Видя, что нахальный принц не собирается помогать ему разбирать архив любовных связей убитой, Тодо начал быстро сортировать письма, написанные одной рукой. Через несколько минут у него оказалось двенадцать кучек. В некоторых из них было по два-три письма, а вот шесть пачек насчитывали несколько десятков свитков. Писем Мунокодзи было немного, всего десяток. Тодо сразу отложил послания иэмото в сторону — чтобы не мешали. Было и несколько одиночных посланий тех, кто, видимо, не удостоил Харуко вторым посещением.

— Вы можете по почерку определить, кто это писал? — Тодо протянул своему собеседнику свиток из той пачки, которая была самой толстой.

Принц заглянул в письмо и уверенно проронил:

— Это рука старшего государственного секретаря Инабы Ацунари.

— А эти чьи?

— Это как раз Абэ Кадзураги.

Наримаро также легко отличил любовные послания Минамото Удзиёси, Юки Ацуёси и Отомы Кунихару.

— А это? — Тодо протянул Наримаро ещё одну довольно толстую пачку свитков.

Принц мельком заглянул в свиток, да так и замер с полуоткрытым ртом.

— О! Симатта… Бакаяро! Кисама! Чёрт… ублюдок, это надо же… — Было заметно, что Наримаро, несмотря на ругань, не столько озлоблен, сколько забавляется. Он выхватил пачку писем из рук Тодо и вскочил.

Тодо спокойно переждал всплеск веселья принца.

— И кто это?

— Кто-кто… Котобуки-но Наохито, вот кто, — расхохотался Наримаро, — младший брат покойного микадо, настоятель храма Симогамо, тот самый, который прочёл нам сегодня на празднике восхитительную проповедь о воздержании!

Наримаро чуть сжался, точно стал меньше ростом, зримо растолстел, и вдруг проникновенно загнусил, мерно жестикулируя руками:

— «О, братия, помните: должно избегать влечения к вещам, вся прелесть которых зависит от страстей и чувственности! Это низкий путь похоти, недостойный того, кто отдалился от мирских обольщений! Помните, что из пороков самый большой — распутство!»

Наглец слово в слово повторил слова проповеди, и Тодо словно увидел пред собой холёного обритого настоятеля. Эту проповедь он помнил и сам.

— Я чуть не расплакался тогда от умиления, а оказывается, у обратной стороны тоже имеется обратная сторона… — И Наримаро стал быстро прочитывать стихи Наохито, откладывая один свиток за другим. Теперь он смеялся едва ли не в голос. Глаза его снова стали лисьими. — Ну, я прочту это как-нибудь за ужином достопочтенному настоятелю, — со смехом пообещал он.

— Вы что, уже выучили их? — удивился Тодо.

— Почему нет? Мальчик, живущий у храма, не учась, читает сутры. Нет, ну какой шельмец, а? Хотя…

«О, если б знал,

встретив тебя,

какие чувства

овладеют душой…

Будто влюблён впервые…»

Не так уж и плохо, — расщедрился на похвалу принц Наримаро. Он откровенно веселился, точно случайно поймал в капкан лиса, воровавшего его припасы.

— Котобуки-но Наохито весь день находился в храме, — умерил его веселье Тодо, которого весьма мало интересовали любовные шашни буддийского бонзы, если они не имели отношения к убийству. — Отлучиться сюда он не мог, значит, он — вне подозрений.

— Нет, ну это надо же, — брезгливо сказал вдруг Наримаро. Он уже перебирал другую пачку. — Этот бездарь Минамото списал стихи у левого министра. Это с прошлых состязаний.

Зажёг свечу —

И утратили яркость

Жёлтые хризантемы.

Но любовь к тебе

при свечах только ярче.

Жулик!

— А это что? — Тодо резко вскочил на ноги.

«Любовь на алтарь.

Нож под сердце

Любимой.

Лепестки кружатся.

Тают на чёрной крови»

Кто это писал?

Принц Наримаро тоже поднялся и заглянул в свиток. Нервно стёр рукой пот со лба. Лицо его вытянулось.

— Невозможно, — растерянно проговорил он. — Это рука Инабы Ацунари…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ЛИСЬИ МЕЛОДИИ ДЛЯ ФЛЕЙТЫ

ЧАС КАБАНА. Время с девяти до одиннадцати вечера

В тоне Наримаро проступило столько недоверия, что Тодо быстро метнул взгляд на оторопевшего сановника.

— Вы говорили, что Инаба ненавидит вас настолько, что даже пытался совершить самоубийство. Растолкуйте-ка.

— Ну, — Наримаро зримо помрачнел. — Тут я, конечно, виноват.

— Что произошло?

Принц продолжал сокрушаться.

— Совершая поступок, подумай, приблизит ли он тебя к нирване? Не стоит отклоняться от благородного пути истинной речи, истинного целомудрия и истинного образа жизни. А я? — Наримаро быстро закончил скорбеть о своём несовершенстве и приступил к покаянию. — Оправдаюсь только тем, что злого умысла не имел, — вздохнул Наримаро. — Четыре года назад император отправился на поклонение в храм богини Аматерасу. Паломничество микадо продолжалось месяц. Я тогда исполнял обязанности первого церемониймейстера двора, и в этот раз было моё дежурство в покоях императора. Поехать я не мог и целыми днями сидел на веранде малого дворца Когосё, иногда прогуливаясь до тронного зала, потом навещал Усадьбу Ароматов. Делать было нечего, — честно признался принц.

Тодо не перебивал — внимательно слушал.

— И вот однажды на веранде тронного зала я заиграл