Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
Ожогов и ошпариваний Терри всегда боялся. Однажды ночью в одном кабаке на Грик-стрит он оказался в гуще потасовки, переросшей в перестрелку, и поймал пулю, которая прошла навылет через мясистую часть руки чуть ниже левого локтя. Он даже не понял, что в него стреляли, пока всё не закончилось, а трупы не выволокли в переулок и не запихнули в фургон пивовара, чтобы увезти и закопать. На следующий день он не мог пошевелить рукой и беспокоился, что маслина могла повредить нерв или что-нибудь ещё. Один из врачей из компании Ронни, алкаш с вечной каплей на кончике носа, подлатал его, велел держать руку на перевязи и неделю или две избегать нагрузок. Три ночи подряд Терри не мог уснуть из-за боли, но его это не волновало. Дыра в руке заживёт, никто и не заметит, а вот ожог на лице оставит след на всю жизнь.
Малышка снова набросилась на него с мокрой тряпкой, но он оттолкнул её руку и встал с кровати. Настроение изменилось. Он был зол. Рубашка на спине пропиталась влагой. Он снова посмотрел на себя в зеркало у окна, повернувшись боком, чтобы лучше разглядеть подбородок. В нескольких местах коснулся кончиками пальцев вздувшейся и раздражённой кожи. Может, она затянется, может, не оставит шрамов. В крайнем случае, можно будет сделать пересадку кожи – в наше время пластические хирурги способны творить чудеса…
Терри сел в плетёное кресло у открытого окна. Улица внизу, как всегда, полнилась людьми. Неужели этим долбаным кукарачам никогда не надоедает носиться по всему городу как угорелые и кричать друг на друга?
Малышка что-то говорила ему из-за спины, задавала какой-то вопрос, судя по интонации, но он оставил его без внимания.
Закурил сигарету. От горячего дыма запершило в горле. Он подумал о том, не отпить ли ещё из бутылки, но не стал. Оставайся трезвым. Оставайся начеку.
Чёрное платье, белый воротничок, бледное северное лицо. Где же он её видел, где же?
Терри достал пистолет из тайника, где спрятал его сбоку под матрасом. Немецкая модель тридцать второго калибра, не шедевр, но достаточно точная и мощная. Конечно, не идёт ни в какое сравнение с той красоткой, которая канула на дно Ирландского моря…
Он принялся застёгивать кобуру под левой рукой, но тут Малышка положила ладошку ему на плечо и что-то нараспев зашептала на ухо. Так, она же не пытается снова уломать его на перепих? Пару часов назад Терри намеренно сломал ей запястье, а теперь у неё опять зачесалось? Он повернул голову вбок и посмотрел на Малышку. Наклонившись над ним, она одарила его лукавой, влажной улыбкой, взяла сигарету у него из пальцев, поднесла её к своим блестящим, набухшим губам, медленно затянулась дымом и выпустила его обратно через уголок рта. Терри покачал головой. Нет, она и впрямь была ненасытна.
– Смотри, милая, сотрётся у тебя эта твоя штука между ног от такого частого использования, – сказал он ей и снова попытался оттолкнуть от себя. Затем замер и сосредоточенно сдвинул брови.
Лестница с пляжа, залитая солнцем набережная, высокий белый фасад отеля – и фляндра в чёрном платье с белым воротничком, ожидающая такси.
Ну да.
45
Квирк, разувшись, лежал на кровати, пытался читать Кальдерона – в английском переводе, конечно, – и не получал от этого процесса особого удовольствия. Зачем, интересно, испанскому драматургу понадобилось помещать действие пьесы в Польшу? «Жизнь есть сон», что верно, то верно. Зазвонил телефон на тумбочке, и он схватил трубку ещё до того, как закончилась первая трель. Эвелин спала на боку, повернувшись к нему спиной, и шёлк её платья туго обтягивал лопатки. Квирк боялся, что она проснётся – её сон был для него магическим состоянием, которое надлежало блюсти и оберегать от любых помех, – но ему не стоило беспокоиться. Чтобы разбудить эту женщину, требовалось гораздо больше, чем какой-то звонок телефона.
Раздался голос Фиби.
– Она здесь, – сообщила девушка. – Спускайся и встреть нас в баре.
Он повесил трубку и сел неподвижно, слушая тихое, медленное похрапывание жены. Надевая туфли, увидел её спящее лицо, отражённое в зеркале на задней стороне открытой двери ванной комнаты. Повернулся и наклонился к ней, втайне надеясь, что она проснётся ровно настолько, чтобы он смог её поцеловать. Платье, надетое на ней, было его любимым – бледно-кремовое, крепдешиновое, усыпанное крупными алыми цветами пионовидных роз. Он внимательно рассмотрел бисеринку плоти в центре её верхней губы, гладкую плоскость лба, пергаментно-бледные веки, испещрённые крошечными фиолетовыми прожилками. Последним, что увидел Квирк, когда вышел в коридор и осторожно закрывал за собой дверь, стала тюлевая занавеска, лениво вздымающаяся под дуновением ветра, точно парус украшенного гербом галеона.
Дверь с резким щелчком закрылась у него за спиной.
Воспоминание об этом мгновении, уже ускользающем от него вкупе со вздутой занавеской, солнцем в окне и морем цвета индиго, простирающимся до размытого горизонта, никогда не изгладится у него из памяти.
* * *
Они сидели втроём, сбившись в кучу за столиком в дальнем углу бара. Проходя мимо модели трёхмачтового судна под стеклянным колпаком, Квирк провёл пальцем по верхнему краю деревянной рамы, как бы на удачу. Вероятно, модель тоже воображала, что вот-вот отправится в плавание…
Когда он приблизился, Фиби тупо взглянула на него, словно не узнав родного отца. Страффорд тоже, подняв глаза, кажется, привык к его присутствию лишь через некоторое время. Что с ними? Они выглядели так, словно у них на глазах произошла автокатастрофа.
Где-то играла музыка – тихо, негромко.
– Что ж, доктор Лоулесс, – сказал Квирк, пытаясь придать тону каплю непринуждённости, – вот мы и встретились вновь, при других обстоятельствах.
Апрель Латимер сидела в той же позе, в которой он увидел её в тот, самый первый раз, в баре под аркадой, – ссутулив худые плечи, сдвинув колени и соприкасаясь костяшками пальцев сжатых на груди кулаков. Однако она уже не была тем же самым человеком. Как будто животное, давно пропавшее и наполовину одичалое, ползком вернулось домой в поисках пропитания и убежища, злясь на себя и на мир за то, что его так унизили.
Она пробормотала что-то невнятное и отвернулась. Лицо её было напряжено, а кожа приобрела пепельный оттенок. Квирк заметил, что у неё мелко и часто дрожат руки. Увидел, что
