Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
Малышка с порога набросилась на него, принялась тереться и всё пыталась залезть рукой ему в брюки, но он её оттолкнул.
– Отвянь, – прорычал он. – Я тебе что – долбильный станок?
Чертовски ненасытной она была, эта девка, – неужто не упахивалась за рабочий день? Впрочем, «долбильный станок» – это было ловко сказано! Звучало как «рубильный станок», а потому было смешно. Ей-то, конечно, что одно, что другое, один фиг ведь не поняла из сказанного ни бельмеса.
Он закурил сигарету, отошёл и угрюмо сел у открытого окна. Улица внизу, как обычно, была полна суеты и трескотни. У него уже голова раскалывалась от местного солнца. Малышка что-то сказала ему по-испански, задала ему какой-то вопрос, а когда он не повёл и ухом, впала в ярость и напустилась на него с криком. Такой Терри видел её впервые, и было это то ещё зрелище. Он откинулся на спинку стула, скрестил руки и ухмылялся, не говоря ни слова. Это уже завело её не на шутку, она бросилась на Терри и попыталась его ударить, что было грубой ошибкой.
* * *
Забавная штука – человеческая кость. Однажды Терри видел рентгеновский снимок своей руки – случилось ему как-то её повредить, когда он работал на Джека Камера. Джек, которого прозвали Кляксой за родинку на левой щеке, держал после войны в Ист-Энде букмекерскую контору. Крепким он был евреем, этот старый Клякса. Работёнка, которая пошла не по плану, оказалась последней, которую Терри выполнил для «Сорок третьих», Кляксиной группировки – в день, когда его выписали из больницы, по телефону сообщили, что мистер Камер в его услугах более не нуждается. Нечестно вышло – получить перелом руки, можно сказать, производственную травму, а затем оказаться уволенным. Да только с Кляксой рамсить не станешь, если только не хочешь оказаться сидящим на полу в сыром подвале с распоротым брюхом да подбирать руками вывалившиеся кишки.
На рентгеновском снимке его рука выглядела призрачной: кость выделялась серой тенью на глянцево-чёрном негативе, или как он там называется, а переломы были видны как маленькие тонкие паутинные линии. Врач отдал ему рентгеновскую пластинку на хранение, но Терри её где-то посеял.
Это оказалось так же просто, как сломать сухую палку – крутанул разок хорошенько, да и дело с концом.
Малышка в крик, но Терри зажал ей рот рукой, повалил навзничь на кровать и придавил грудь коленом. По правде говоря, он и сам диву дался не меньше её. Ему не нравилось действовать импульсивно, но такая уж штука этот импульс, сначала сделал, потом подумал – видали, что сталось с Перси на пристани той памятной ночью? Да и потом, разве она не спровоцировала его, завизжав вот так, а затем напустившись на него с кулаками?
Теперь она держалась за запястье и издавала из-под его руки хнычущие звуки, как кошка или новорождённый младенец, глаза её были плотно закрыты, а из-под век сочились крупные блестящие слёзы.
– Утихни, милая, – сказал он, обнажая зубы и сильнее прижимая колено к её груди. – Утихни, сейчас же!
Впоследствии Терри понял, что действовал вовсе не импульсивно, что, сам того не зная, подстрекал Малышку, пока она не вышла из себя и не дала ему повод сделать то, что он сделал. Удивительно, как иногда мозги работают сами по себе. Можно сказать, у разума есть свой собственный разум. Хе-хе! Надо запомнить! Не то чтобы на свете был кто-то, кто бы это оценил…
Деде, волосатый парень, который вручил ему ключ и маленькое полотенце в первый день и который оказался владельцем притона, поднял шум и пригрозил, что позовёт своих «амигос» и сломает Терри пару запястий, просто чтобы тот знал, каково это. О Малышке Деде не особенно-то и пёкся, но он и так был в стеснённом положении: одна из шлюшек на днях подхватила триппер и ушла на больничный, а двух других он отправил в отпуск до тех пор, пока туристический сезон не разыграется на полную катушку.
Терри божился, что это был несчастный случай, что Малышка споткнулась и упала на запястье. Знал, что она не станет ему противоречить. Он убедился: хоть она и говорит только по-испански, а сечёт, чтó он с ней сделает, если она его сдаст, – сломанное запястье ей тогда покажется сущей мелочью. Насчёт несчастного случая Деде явно не поверил, но решил забить и пошёл вызывать скорую.
Малышка плакала не переставая, ревела и ревела всю дорогу до больницы. Что ж, за это её винить явно не стоило. Терри живо помнил, каково было ему со сломанной костью, когда работа на Камера пошла не по плану. Водитель то и дело косился на него в зеркало, но ничего не сказал. В таком состоянии Терри был не тем человеком, с которым хотелось бы связываться.
В больнице медсестра увела Малышку, чтобы обработать ей запястье, в то время как Терри устроил допрос с пристрастием какой-то не в меру любопытный седой врач по фамилии Крус. Терри закосил под беспомощного иностранца, притворившись, будто не знает, что именно произошло, поскольку Малышка не говорила по-английски, а он не говорил по-испански. Это несчастный случай, сказал он. Она споткнулась и упала. Он помогает ей только потому, что ему её жалко. Крус был очень подозрителен. Он, вероятно, знал, что в месте, адрес которого дал ему Терри, располагался лупанарий. Однако он не мог доказать, что Терри в чём-либо провинился, и в конце концов ушёл, сказав, что Малышка будет находиться «под наблюдением», а Терри может позвонить позже и справиться об её состоянии.
Вот так просто всё оказалось.
* * *
А могло бы выйти даже проще, потому что, как выяснилось, вовсе не было нужды ломать бедной мелкой сучке запястье. В загруженной больнице тебя никто не заметит, если ты не врач или не выглядишь так, будто тебе нужна медицинская помощь. Он обошёл здание, стараясь не торопиться, но и не казаться слишком расслабленным. Поднялся на лифте на второй и третий этажи и побродил по коридорам, пахнущим антисептиком и готовой едой. Даже заглянул в некоторые из палат – в одной из них медсестра в форменном халате сидела рядом со стариком, лежащим в постели,
