Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
– Зачем ей понадобилось приезжать сюда и скрываться, этой Апрель Латимер? – спросила Эвелин.
Квирк всё ещё следил за окном и проходящими мимо людьми. Можно подумать, они скачут на деревянных лошадках, мелькнула у него мысль.
– Её родня – опасные люди, – сказал он.
– А-а, этот несчастный молодой человек, её брат, который покончил с собой! Я была бы рада узнать, что он её не убивал. – На горизонте, за Санта-Кларой, появился корабль – белый с синей полосой. – Знаешь ли, у разума есть свой собственный разум. Он делает вещи, которых мы не осознаём. Он устанавливает связи, порождает фантазии. Это тайный мир, в который мы погружаемся, когда видим сны.
– Это не фантазия, – упрямо сказал Квирк.
Он огляделся в поисках бармена, своего старого приятеля.
– Ты обеспокоен, – снова сказала Эвелин.
Опять она со своими фокусами, опять читает его мысли… Эвелин приостановилась, чтобы пересчитать ряд стежков, проговаривая числа себе под нос. Считала она всегда по-немецки: «Зибцен, ахтцен…» Затем снова взялась за спицы.
– В приюте, в котором я жил, был один старый брат-христианин, – сказал Квирк (он никогда не произносил названия «Каррикли», если мог этого избежать). – У него шатались зубные протезы.
– Да ты что?
– Так вот, они издавали такой же звук, как ты, когда вяжешь. – Спицы замерли. Жена посмотрела на него. Квирк отвёл глаза. – Нет, зря я совершил этот звонок, – сказал он. – Зря вызвал сюда Фиби. Не стоило втягивать её в это дело.
– Почему? Почему ты так думаешь?
Он снова посмотрел за окно, на весенний приморский день, лучащийся ярким светом. Где-то далеко играл духовой оркестр: едва слышимая музыка доносилась колеблющимися волнами.
– Не знаю.
Он заметил официанта и подал ему знак.
– Этот детектив, – сказала Эвелин, – как его, ещё раз, зовут? Я забыла.
– Страффорд.
– Страффорд. Он защитит Фиби. Я ему доверяю.
Подошёл официант, улыбаясь и что-то бормоча. С ним заговорила Эвелин:
– Мой муж желает очень большой бокал белого вина. А я буду травяной чай.
Квирк проследил, как старик шаркает прочь. На нём были красный жилет, белая рубашка с явно засаленным воротом и тёмные брюки, провисшие мешком на заду.
– Этот инспектор Страффорд не очень-то меня впечатлил.
Эвелин отсчитала ещё один ряд.
– У него есть оружие, – сказала она и перекусила нить.
– Оружие?
– Да, пистолет. Я видела его у него под пиджаком.
– Какой у тебя острый глаз, моя дорогая!
Он подумал о молодом человеке и его миниатюрной подруге, похожей на куклу, что поднимались по ступенькам, ведущим с пляжа. Берегись ребят из приютов!
– Нет, – повторил он, встревоженно нахмурившись, – не стоило мне совершать этот звонок.
Эвелин снова считала стежки – «…цвай, драй…» Тут она прервалась и сказала:
– Однако ты это сделал, дорогой.
42
Хлопнув дверью такси, Фиби развернулась и остановилась, чтобы рассмотреть фасад больницы с белыми колоннами. В целом здание выглядело слишком радостным и ярким, чтобы служить пристанищем для хворых. Оно напомнило ей игрушку, которая была у неё в детстве и состояла из набора разноцветных деревянных кубиков, переставляя которые на разные лады, можно было собрать бесконечное множество разнообразных миниатюрных дворцов. Квирк подарил его на Рождество, насколько помнила Фиби, – тогда он ещё выдавал себя за любящего дядюшку. За этот и другие обманы она его давно простила. Приходилось довольствоваться кубиками жизни – непрошеным подарком, который нельзя вернуть в магазин и обменять на что-нибудь получше.
Она поднялась по ступенькам и толкнула высокую двустворчатую дверь.
Монашка за стойкой регистрации была одета в бледно-серую рясу с целлулоидными манжетами и жёстким воротничком, а также в смешную маленькую белую шапочку, увенчанную парой накрахмаленных белых крылышек, словно у бабочки.
– Я к доктору Анджеле Лоулесс.
Монашка, словно отвечая на вызов, энергично покачала головой и исторгла из себя поток испанских слов. Фиби, опешив, попыталась снова заговорить. Прежде чем она успела выдавить хоть слог, зазвонил телефон на столе, и монашка ответила. Где-то в дальних уголках больницы задребезжал электрический звонок – Фиби узнала тот самый звук, который слышала ранее на заднем плане во время телефонного разговора. Монашка оставила его без внимания, только повысила голос вплоть до того, что начала прямо-таки кричать в трубку. Тем временем Фиби достала блокнот для записей, нацарапала на пустой странице в конце «ДОКТОР АНДЖЕЛА ЛОУЛЕСС» и показала монахине. Звонок всё не умолкал. Монашка положила руку на трубку и нетерпеливо сказала, указывая за плечо Фиби:
– Ahí está ella.[52]
Та обернулась. В дальнем конце приёмного отделения, у входа в длинный, залитый светом коридор, стояла молодая женщина в белом халате, очевидно врач, и разговаривала с ещё более юной медсестрой, повёрнутой спиной к Фиби. Стройная, узкоплечая, с тёмными, коротко подстриженными волосами. Её лодыжки казались слишком хрупкими, чтобы поддерживать даже такое невесомое тело.
Медсестра увидела, что Фиби смотрит на неё, и что-то сказала женщине, стоящей перед ней. Звонок прекратился, оставив после себя слабый, затухающий в воздухе металлический отголосок. Монашка положила трубку и снова обратилась к Фиби – как и прежде, по-испански. Фиби не уделила ей внимания.
Через стекло дверных створок она увидела, как к зданию больницы подъехало такси и из него вышел Страффорд. Девушку охватило головокружительное чувство, будто всё вокруг стремительно движется к безмолвному гигантскому столкновению, похожему на события, происходящие в межзвёздном пространстве.
Женщина в белом халате оглянулась через плечо. На мгновение показалось, что она сейчас развернётся, поспешит по коридору и растает в его ослепительном, ледяном сиянии. Однако она улыбнулась – печально, криво; на лице отразились воспоминания.
* * *
Они отправились в отель дальше по склону холма – уродливый белый многооконный куб, окружённый деревьями. По дороге они молчали. Фиби подумалось о том, как Лот уводил жену из Содома – один взгляд назад, и всё рухнет.
Внутри отель оказался обширным, светлым и кричаще-современным, наполненным необычайно стерильным воздухом – можно было подумать, будто это другая, обновлённая версия больницы ниже по дороге. Они сидели в баре на высоких табуретах у длинного и низкого панорамного окна. Место вгоняло в трепет своей просторностью, стальными стульями и столами на стальных ножках. Из самого центра потолка подобно застывшей лавине низвергалась футуристическая люстра, сделанная из бесчисленных осколков матового стекла. Девушки были единственными посетительницами. Глядя вниз через окно, они видели кроны деревьев, исчерна-зелёные в ярком солнечном свете, и, дальше по склону, чёрную крышу больницы.
– Твой папаша узнал меня в тот раз, – сказала Апрель Латимер. – Я это сразу поняла. – Она тихонько
