Смерть в прямом эфире - Кирстен Уайт
«Послушным детям никогда не причинялся вред», – всплывают в памяти слова.
Детям – во множественном числе. Эти подонки пытались возобновить съемки с другими участниками. Очевидно, безуспешно.
– Китти – не единственная, кто погибла, – шепчет Вэл.
– Не всех детей можно спасти, – пожимает плечами мэр. – Печальные реалии жизни. Лучше умереть невинным, чем вырасти запятнанным грехом и сломленным. Тебе так не кажется?
– Нет! – она невольно делает шаг назад, чувствуя физическую потребность отстраниться от слов мерзкого старика и от его верований.
– Что ж, в любом случае ты можешь загладить свою вину. Искупить грехи. Либо дети твоих друзей займут твое место и попытают удачу, чтобы исправить сотворенное тобой. Решай.
Он разворачивается и шагает к своему внедорожнику. Двое прихвостней с винтовками не двигаются, наблюдая за Вэл из-за зеркальных стекол солнечных очков.
Она и сама не помнит, как возвращается к остальным, которые ждут на прежнем месте, и спрашивает:
– Вы все это слышали? – они кивают, хотя по ошарашенным выражениям их лиц и так был ясен ответ. – Согласны, что передача – не просто какая-то детская программа?
Вэл отчасти хочет услышать опровержение, хочет, чтобы хоть один из друзей предложил разумное объяснение либо возразил и вернул к реальности, где действует привычная логика.
Но все лишь отрешенно кивают.
Вэл рассеянно дергает себя за косу. Никаких побегов. Не в этот раз.
Дом приветствует их ласковым касанием ледяного воздуха и удовлетворенным гудением. Внутри царит полумрак, электричество по-прежнему выключено, светится только экран телевизора. Даже не проверяя, Вэл точно знает, что на других этажах дело обстоит так же. Она бросает взгляд в сторону лестницы.
– Нужно выяснить, что именно произошло после того, как я покинула вас. И как именно это получилось. А еще – чем нанесла вред кругу. Однако на кассете ничего подобного нет.
– Ведущая подкаста обещала показать записи съемок, – произносит Маркус, вытаскивая бесполезный телефон и рассматривая фотографию сына.
– Значит, они должны у нее быть, – комментирует Хави, мечась из угла в угол, будто загнанное в клетку животное.
Вэл тревожится, как бы он не натворил глупостей. Вероятно, Айзек думает о том же, потому что он жестом просит Дженни убрать ключи от минивэна. Та сует их в карман.
– Ладно, идем.
Вэл направляется к ступеням и решительно шагает вниз, игнорируя ужас. Несмотря на отсутствие электричества, экран с изображением ведущей работает. Она словно парит в темноте, единственный источник света в кромешном мраке. На несколько секунд накатывает ощущение, что пространство подвала расширяется, раздается в стороны, нарушая законы физики. Затем догоняют друзья и, включив фонарики на телефонах, снова возвращают помещению прежние размеры.
– Какого хрена? – Хави замирает, заметив ведущую. – Она выглядит не так, как раньше.
Та кажется скорее наброском взрослого, нарисованного рукой ребенка. Черты лица смотрятся неправильно: нос слишком маленький, лоб огромный, губы чересчур широко растянуты в стороны, а во рту видно невозможное количество мелких зубов. Это перекошенная, искаженная версия Китти с ее каштановыми хвостиками и карикатурно яркими синими глазами.
– Привет! – щебечет она.
– Прекрати, – голос Дженни дрожит. – Хватит притворяться ею.
– Пытались ли перезапустить передачу до нынешнего момента? – спрашивает Вэл, становясь прямо напротив экрана. – С другими детьми?
– О да! – оживленно кивает ведущая. – Несколько раз.
– Что произошло?
Она утомленно вздыхает и оглядывается через плечо на черную пустоту, а убедившись, что они одни, наклоняется ближе и громко, заговорщически шепчет, как иногда делают дети:
– Оно проголодалось.
Дженни давится и бежит к ступеням. Все терпеливо ждут, пока ее тошнит. Когда же она возвращается, то с трудом может говорить.
– Я не знала об этом. Не знала, что посылали других детей. Думала – искренне, всей душой, – что передача была лучшим временем в нашей жизни. И хотела подарить то же всем остальным ребятишкам. Меня учили, что полученные там уроки – идеал, поэтому…
– Ты не виновата, – заверяет Вэл, а потом оборачивается к экрану.
– Вы собрались полным составом, – весело объявляет ведущая. – Готовы начинать?
– Не совсем. У тебя есть записи передачи после того, как я ее покинула?
– Конечно! Я могу показать! – она лукаво прищуривается. – Но сначала нужно заключить договор. После того, как вы посмотрите видео, мы все вместе споем. Все остальные уже пообещали. Поклянись теперь и ты.
– Погоди, – пытается предостеречь Айзек, его голос тянется подобно руке в темноте.
– Договорились, – соглашается Вэл без колебаний.
– Ура! – сияет улыбкой ведущая, хлопая в ладоши. – Теперь закройте глаза!
– Как мы тогда будем смотреть видео?
– Всё уже у вас в голове, глупышка. Я просто помогу это отыскать. А теперь зажмурьтесь.
Вэл делает, как велено. Сперва перед внутренним взором висит лишь мягкое, размытое мерцание экрана с двумя яркими точками на месте, где горели неоново-яркие глаза собеседницы. Затем световые пятна начинают целенаправленно двигаться, образуя новые формы. Прилив головокружения и дезориентации грозит затопить Вэл. Она стискивает зубы и принимает более устойчивую позу.
– Ты мешаешь, – мелодично, хоть и с раздраженными нотками упрекает ведущая.
– Я не знаю, что нужно делать.
– Прекрати закрываться! – отрезает та.
Все двери в сознании Вэл заперты на сто засовов. Она мысленно представляет, как следует за мерцающим огоньком перед собой, позволяя ему показывать путь туда, где столько лет царил полный мрак, что она уже и не может найти дорогу сама. Светящийся проводник гипнотически перетекает, удваивается и меняет форму, заманивая всё дальше и дальше вглубь. А потом так внезапно, что Вэл приходится приложить все усилия, чтобы не распахнуть глаза от удивления, она прозревает.
* * *
Всё это время Валентина хранила при себе плащ Господина Волшебника. Это тяжело. Очень тяжело. Но она справляется: складывает ткань вдвое, вчетверо – всё меньше и меньше, пока не получается сомкнуть ладонь. А когда разжимает пальцы вновь, то магического предмета уже нет.
– Та-да! – говорит Валентина, как всегда, чтобы остальные считали всё происходящее игрой.
Чтобы считали:
