Бюро темных дел - Фуасье Эрик
У этих необычных домиков была своя изюминка: из них можно было по лестнице спуститься в ров, на приватную территорию. В теплое время года тенистые сады во рву привлекали множество парижан, зачарованных этим уголком сельской природы в большом городе. Два года назад большинство обитателей павильонов, проживавших здесь без официального разрешения и права на собственность, были изгнаны властями manu militari[76]. Решено было возобновить работы по благоустройству площади, ставшей излюбленным местом для променадов у богатой буржуазии.
Аглаэ, сориентировавшись на местности, направилась в тот угол площади, который ей указал кучер фиакра. По мере приближения она все отчетливее различала темный силуэт кареты-купе. Две запряженные в карету лошади были привязаны за уздечки к кольцу, вмонтированному в каменную кладку павильона. Как она ни напрягала зрение, никого больше поблизости не заметила: женщина и двое мужчин, приехавшие в карете-купе, исчезли.
Возможно, они вошли в каменный павильон? Чтобы удостовериться в этом, Аглаэ набралась храбрости и приблизилась к входу – спрятаться по пути было негде, так что пришлось рискнуть. Она уже собиралась приникнуть ухом к деревянной створке, но тут до нее долетели отголоски разговора, происходившего под открытым небом, и девушка обогнула павильон. Там каменная балюстрада шла по краю рва, ограничивая пространство площади Согласия. Приглушенные голоса доносились снизу. Девушка осторожно наклонилась над перилами и увидела между деревьями и кустами очаровательного садика ореол света от фонаря и плывущее белое пятно: женское платье. Мадам де Миранд и два ее спутника пересекали ров, направляясь к деревянной хижине. Перед тем как исчезнуть внутри этой одинокой постройки, один из мужчин обернулся и вскинул глаза на балюстраду.
Аглаэ, сдержав испуганный вскрик, отшатнулась от перил и присела. С отчаянно бьющимся сердцем она подождала несколько секунд, замерев на месте и прислушиваясь, не раздастся ли какой-нибудь подозрительный звук, который мог бы означать, что ее присутствие замечено. Но ничего такого она не услышала. Снова воцарилась безмятежная тишина, населенная ночными тенями.
При виде той деревянной хижины молодая актриса наконец поняла, что имел в виду кучер фиакра, когда упомянул некий «притон Тюро». Она вспомнила, что, перед тем как стать местом для общественного отдыха и прогулок, площадь Согласия имела дурную репутацию из-за своих павильонов. А все потому, что некий Жозеф Тюро во времена Революции превратил один из них в подпольный бордель. Воспользовавшись естественной линией защиты в виде окружающего площадь рва, он построил на своем участке сада деревянную хижину для торговли горячительными напитками. Но на самом деле эта хижина скрывала вход в подземелья под площадью, где проститутки тайно принимали клиентов. По доносу в первые годы Реставрации власти прикрыли доходное дельце[77]. И можно было не сомневаться: именно в подземелья, столь подходящие для тайных свиданий, и спустилась троица, приехавшая в карете-купе.
Аглаэ некоторое время обдумывала дальнейший план действий. Сидеть тут и ждать, когда мадам де Миранд со своими спутниками вернется, было бессмысленно. Конечно же, они снова сядут в карету и уедут, а у нее не будет возможности последовать за ними. Вернуться домой, к Валантену, она тоже не могла, ведь ей почти нечего будет ему рассказать. Она так мало узнала за целый день! Зато, если ей удастся выведать, что тут, прямо у нее под ногами, затевает странная компания из особняка Шампаньяка, это изрядно поможет в расследовании.
Не думая об опасности, отважная актриса решительно зашагала ко входу в павильон. Висячий замок на источенной червями полусгнившей двери уже кто-то сбил здоровенным булыжником, валявшимся у порога. Девушка ступила в единственное внутреннее помещение – обветшавшее, выстуженное, пустое. На вбитом в стену гвозде висел фонарь – пламя плясало в нем и чадило на ветру, задувавшем в четыре узкие амбразуры.
Аглаэ сняла фонарь с гвоздя и, держа его в поднятой руке, оглядела темные углы. В другой стене обнаружилась дверь, выходившая на крутую узенькую лестницу. По ней девушка спустилась на нижний ярус, где оказалось точно такое же помещение, как наверху. Там был выход в ров, залитый густой ночной тьмой, которая казалась почти осязаемой. В темноте Аглаэ кое-как добралась до хижины из рассохшихся, полусгнивших досок. Как она и ожидала, внутри в полу нашлась крышка люка. Девушка подняла ее и вздрогнула, когда та оглушительно скрипнула в петлях. В свете фонаря виднелась еще одна лестница – здесь ступеньки были далеко не такие ровные, как в павильоне. Они, судя по всему, были выбиты прямо в каменной толще под хижиной и уходили глубоко под землю.
Аглаэ выждала немного, напрягая слух, но ничего не услышала. Тогда она спустилась по каменным ступенькам и оказалась в подземном туннеле, укрепленном толстыми балками. Там она снова остановилась, озираясь и вслушиваясь в тишину, но никаких признаков опасности не обнаружила. Туннель тянулся налево и направо от нее. Аглаэ, доверившись чутью, решила идти под уклон, вглубь парижских подземелий. Метров через тридцать перед ней оказалась развилка: три подземные галереи уходили дальше в разные стороны, и девушке трудно было бы выбрать одну из них, если бы не донесшиеся внезапно приглушенные голоса – она свернула на источник звука, влево.
Проход быстро начал сужаться: человеку среднего роста пришлось бы сильно пригнуться, чтобы не задевать головой потолок. Известняковые стены сочились влагой и сильно пахли селитрой – Аглаэ поняла, что находится недалеко от русла Сены. Еще через три десятка метров эхо разговора стало громче, и девушка различила низкий мужской голос, произносивший слова очень медленно и монотонно. Сами слова разобрать пока было невозможно, но от этого странного монолога в темном подземелье, пропитанном затхлой могильной сыростью, у нее по позвоночнику побежали мурашки.
За поворотом туннеля Аглаэ наткнулась на дверь с зарешеченным смотровым окошком. Она этого не ожидала, но машинально прикрыла огонек фонаря рукой. Стараясь не споткнуться в полумраке, девушка осторожно приблизилась к створке и поднялась на цыпочки, чтобы заглянуть в окошко.
За дверью было помещение довольно больших размеров. Судя по древней кладке, построили его очень давно. Возможно, когда-то это был тайный склад контрабандистов, привозивших товар по реке. Четыре факела в настенных держателях освещали подземное пространство, и в их зыбком свете перед Аглаэ предстала удивительная картина. Мадам де Миранд и буржуа, служивший ей кучером, молча стояли в одном углу. В центре на стуле с соломенной спинкой, неподвижный, как статуя, сидел тот благородного вида господин, сопровождавший пару гостей из особняка Шампаньяка. Его красивое лицо казалось неестественно застывшим, будто высеченным из мрамора, а пустые глаза были устремлены на большое напольное зеркало, чье присутствие в этом месте выглядело совершенно несообразным. За его спиной стоял четвертый человек в коричневом рединготе – должно быть, он уже был здесь, когда явилась троица из особняка. Изможденное лицо и остроконечная бородка четвертого соответствовали описанию доктора Тюссо, которое Аглаэ дал Валантен. Именно этот человек с бородкой и говорил глубоким звучным басом, отголоски которого актриса слышала в туннеле:
– Вы чувствуете, как ваше тело тяжелеет, уподобляясь тяжелому своду у вас над головой. Эта тяжесть заставляет вас погружаться в глубокий сон. Медленно, почти незаметно, она затягивает вас все глубже, и вы поддаетесь. Вы смотрите на свет. Это звезда сияет вам в ночном мраке. Черное светило ведет вас в ночь за собой. Но что есть ночь? Что есть день? Где белое? Где черное?
Монотонно произнося слова этой странной сумрачной литании, человек в коричневом рединготе размеренно покачивал над головой «пациента» масляной лампой, и тот неотрывно следил за качающимся отражением пятна света в зеркале.
