Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
Затем последовал рывок и толчок, мир наклонился, и они оказались в воздухе.
Терри закрыл глаза и с усилием выдохнул. Откинул голову на спинку сиденья. Он всё ещё очковал, но животный ужас последних нескольких минут начал утихать. Может, он и выживет. Может, эта фиговина всё же не рухнет на землю.
Позже, когда они достигли отметки, которую пилот назвал в объявлении из кабины «крейсерской высотой», самолёт мягко опустил нос, а затем будто неподвижно завис в воздухе. Ему предложили выпить. В ассортименте были чай или кофе, вино или крепкий алкоголь. Терри предпочёл бы пиво. Попросил чаю. Ему дали поднос с бутербродами на пластиковой тарелке, кусок пирожного, стаканчик воды и конфету, завёрнутую в хрустящий фантик. Эти предметы, такие домашние и знакомые, вернули ему спокойствие. Они служили связью с землёй, страховочным канатом к жизни.
Он съел пирожное, выпил чай. Выглянул в окно и увидел ровное, неподвижное море, которое казалось покрывалом из бесчисленных крошечных хлопьев блестящего олова. Всё выглядело каким-то нереальным – и побережье, медленно убегающее вдаль позади, и гряда пушистых белых облаков, неподвижно плывущая на горизонте, и солнце, неуклонно сияющее где-то за пределами видимости. Ещё одним успокаивающим фактором оказалась неподвижность. На этой высоте всё будто зависало, и скорость полёта не чувствовалась никак. Его просто несло.
У стюардессы был курносый нос, а пахло от неё духами «Вечер в Париже». Когда она проскользнула мимо него по проходу, Терри залюбовался её лодыжками и аккуратно сбитыми булочками. Шов на одном из её чулок был кривым, и при виде этого что-то внутри него, последние полчаса парализованное испугом, вдруг шевельнулось, подняло голову и издало неуверенный тихий писк. Плоть, духи, девичьи чулки. Жизнь!
Через некоторое время стюардесса вернулась и предложила ещё чаю. Он подумал, не спросить ли её, останется ли она на ночь в Мадриде. Но что толку, если даже и да? Когда они приземлятся, ему придётся ехать прямо в город, на железнодорожный вокзал – название было записано на пустой странице в конце книги, которую Терри по-прежнему читал, – и найти поезд, который отвезёт его на север, к побережью, к тому самому побережью, над которым они вскоре пролетят.
Это будет состав со спальными вагонами. Он забронировал себе купе первого класса. Провести ночь с двумя или тремя кукарачами, уложенными на койках над ним и под ним, среди запаха потных подмышек и нестиранных носков? Нет уж, спасибо, сеньоры! Терри ценил своё личное пространство.
После долгого снижения самолёт приземлился. Таможню Терри миновал на одном дыхании, поймал такси, дал указания, как добраться до вокзала. Воздух был плотен от незнакомой духоты. Всё пахло по-иноземному. Что ж, так ведь и должно пахнуть на чужой земле?
В поезде выспаться не удалось. Слишком шумно и слишком жарко. В пункт назначения он прибыл, когда уже приближался рассвет. Солнце, тусклое, как серебряная монетка, было окутано туманом и ещё не давало тепла. Терри стоял посреди оживлённого перрона с чемоданом в руке, ошеломлённый и потерянный. Ему было нехорошо. Накануне вечером он съел на ужин в вагоне-ресторане какую-то рыбу с рисом, и его желудок решил взбунтоваться. Где-то в предрассветные часы его разбудило урчание в животе. Всё тело била дрожь, на коже выступил пот. Когда Терри добрался до сортира в конце покачивающегося коридора, там оказалось занято. Он стоял у двери, босиком, в брюках и куртке поверх пижамы, опасаясь возвращаться в купе, потому что тогда придёт кто-то другой и прошмыгнёт в кабинку раньше него. К этому времени ему уже конкретно так поплохело. Кишки ходили ходуном, о том, что происходит у него внутри, думать и вовсе не хотелось, к тому же он вовсе не был уверен, с какой стороны содержимое его брюха полезет наружу первым.
Наконец он услышал журчание сливного бачка, и из сортира появилась толстая старуха в шёлковом халате. Терри проскользвнул мимо неё, и она смерила его недовольным взглядом. Он захлопнул за собой дверь пинком каблука.
Рухнул на ещё тёплое сиденье, дыша ртом, чтобы не чувствовать амбрэ, которое оставила после себя старая сука. Должно быть, имела неосторожность поужинать тем же самым блюдом.
Кишки опорожнились. О, крестные муки Христовы!
Теперь, здесь, стоя в свете утренней зари на вокзале, Терри пытался собраться с мыслями, стараясь не думать о рыбе, жирном рисе и толстых старухах. Он так глубоко задумался, что застыл на месте. Проклинал себя за то, что не забронировал номер в гостинице заранее. Где бы остановиться? Он огляделся, нет ли поблизости какой-нибудь стойки или киоска – можно было бы обратиться к продавцу, а тот позвонил бы куда-нибудь и снял ему номер. Однако в поле зрения были только кафе, тумба для газет и бар, который уже был открыт: несколько старичков в рубашках с короткими рукавами сидело на плетёных креслах за круглыми металлическими столиками, попивая кофе из небольших чашек и, судя по всему, какой-то спиртной напиток из крошечных стаканчиков. Может, ему тоже стоит сесть и заказать себе рюмочку того же самого? Это могло бы успокоить желудок… Впрочем, нет, от мысли о выпивке его тут же начало мутить.
Терри вышел наружу, на дымный свет – теперь солнце жарило сквозь туман не на шутку, так что его яркие лучи слепили глаза – и направился к стоянке такси. Очереди не было, что пришлось очень кстати, так как такси на стоянке оказалось только одно. Водитель сидел, скрестив руки, запрокинув голову на спинку сиденья и разинув рот, и дрых крепким сном. Терри постучал костяшками пальцев по стеклу, и парень проснулся, словно от толчка – можно было подумать, что кто-то выстрелил из пистолета у него над ухом. Выкарабкался из машины, ухмыляясь, взял чемодан Терри, закинул его на заднее сиденье и снова сел за руль.
– О’кей, мистер, – сказал он, – куда ехать?
Терри довольно быстро удалось втолковать таксисту, что ему нужно где-то остановиться.
– Не вопрос, мистер, не вопрос. Я вам найду, нет проблем.
Они поехали по городу подозрительно окольным путём – Терри догадался, что водитель наворачивает круги, чтобы накрутить плату за проезд, но у него не было сил протестовать, – и наконец резко остановились в каком-то узком проулке. Было много шума, кричали люди, гудели машины, а из открытого окна где-то наверху ревела музыка из радиоприёмника или граммофона. На балконах первого этажа было развешано
