Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
Ленни размышлял над этим, поглаживая свой острый маленький подбородок. Галлахер наблюдал за ним. Евреев он недолюбливал – немцы, вот кто правильно рассудил, чтó следует делать с распявшими Христа. Он, конечно, помалкивал о своих взглядах на данный вопрос, но, насколько ему было известно, их разделяли и некоторые другие влиятельные лица. Кое-кто из них заседал в парламенте и проявлял в данном вопросе даже бóльшую горячность.
Малыш Ленни неторопливо покачал головой из стороны в сторону.
– Вот что я скажу тебе, Недди, – сказал он, – что-то мне не очень нравится, как это звучит.
Галлахер улыбнулся, обнажив зубные протезы.
– А я должен сказать тебе, Еврейчик, – промурлыкал он, – что мне наплевать, нравится тебе это или нет.
Ленни сглотнул, дёрнув кадыком. Он не возражал против оскорблений, он к ним привык, но Галлахер умел внушить страх, когда ему этого хотелось.
– Ладно-ладно, – спохватился он, беспокойно ухмыляясь здоровяку в лицо. – Не кипятись!
Галлахер поёрзал на стуле и устроился в крыльях своего пальто.
– Это будет заграничная командировка, – сказал он. – Поэтому-то нам и нужен специалист международного уровня, который знает, что да как.
– И куда ему надо будет поехать?
– Не твоё собачье дело. – Ленни кивнул. Он был невосприимчив к таким грубым отповедям. – От тебя мне нужно только то, чтобы ты нашёл мне кого-нибудь, – рыча, продолжал Галлахер, – имя, номер телефона, какие-то контактные данные.
Ленни снова кивнул, ковыряя языком загадочный предмет у себя во рту.
– Мы говорим об уборочной работе? – спросил он.
– Есть один человек, который исчез, но объявился снова и должен исчезнуть навсегда.
Ленни надул щёки и с хлопком выпустил воздух.
– Что ж, ладненько, – сказал он. – Ладненько.
Он уже расправился со своим напитком и многозначительно поигрывал стаканом. Галлахер понял намёк, но решил не подавать вида. Ленни вздохнул, затем вспомнил, что нужно освежить ухмылку. Он натягивал её на целый день. А по ночам, подумал Галлахер, он, надо полагать, уползал в берлогу, в которой жил, и снимал её перед зеркалом, стягивал, как резиновую маску, и убирал до завтра.
– Забавная штука, – сказал Ленни, всё так же вращая пустой стакан.
– Какая? – подозрительно спросил Галлахер.
– Совпадение. Как раз сегодня, здесь, вот в этом самом месте, имел я разговор с одним пареньком, который может быть как раз тем исполнителем, которого ты ищешь.
– Что за парень?
– Один ирландец или бывший ирландец, осевший в Англии.
– Полагаю, звучит достаточно международно. Имя?
Ленни ухмыльнулся.
– Ишь ты какой шустрый, здоровяк, – сказал он. – Сначала нужно обсудить гонорар!
– Гонора-а-ар? – переспросил Галлахер, крупно бросив на него недоверчивый взгляд. – Кем ты себя возомнил, консультантом или кем-то вроде этого? – Он приблизил губы к уху Ленни. – Имя, Ленни. Номер телефона. Твоим гонораром станет радость от осознания того, что ты подлил каплю масла в государственный аппарат.
Ленни пожал плечами. Его улыбка стала натянутой. Механизм государственного аппарата мог и зажевать, если зазеваешься, а уж этого он позволить себе никак не мог. Галлахер достал из кармана пальто прокомпостированный автобусный билет, и Ленни написал на его обороте имя Терри Тайса и название ночлежки, где тот остановился на Гардинер-стрит.
Галлахер просмотрел информацию и спрятал билет в бумажник. Взял со стола пустой стакан Ленни.
– Закажу тебе ещё один, – сказал он. – Только выпьешь ты его уже без меня.
35
Терри Тайс лежал на комковатом матрасе в своём номере в «Гербе Гардинера» и читал купленную книгу. Ручка на радиаторе была сломана, в комнате стояла жара – Терри пожаловался старикашке на стойке регистрации, но, естественно, ничего не изменилось, – и он разделся до жилета и панталон. Впрочем, туфли и носки Терри снимать не стал, так как не любил ходить босиком по ковру. Он всегда был разборчив в том, куда ставил ноги. Чистюля и аккуратист – он всегда был таким, даже в дни своего пребывания в приюте. Это была его отличительная черта.
Книга была неплохой, хотя он прочёл за свою жизнь не так уж много книг, а потому не мог судить. Люди, о которых в ней рассказывалось, принадлежали к известной ему породе, хотя и были описаны в утрированном виде. Они были шумными и яркими, как персонажи пантомимы. Кьюбита и остальных членов банды Терри узнал на раз, но не мог поверить, что они позволили, чтобы их возглавил семнадцатилетний шкет, пусть даже тот и проявил себя как безбашенный головорез. Писатель именовал его только «Малышом», хотя все остальные называли его Пинки, что, конечно, не могло быть его настоящим именем. У этого Пинки сидела в груди лютая обида размером с мировой океан на весь человеческий род. А ещё он беспрестанно затирал что-то о Боге, Аде, вечных муках и всякой подобной бодя-
ге. Через несколько страниц Терри понял, в чём состояла настоящая проблема Пинки – он был педиком, но не признавался в этом не только другим, но и сам себе. Забавно, но писатель, который его придумал, похоже, тоже этого не заметил. Слишком отвлёкся на рассуждения о смерти и загробной жизни. Братья в приюте вечно вдалбливали им в головы всю эту чушь – когда не были заняты долбёжкой Терри и половины других парней, находящихся под их опекой.
Девчонка из книги – вот она вообще не убедила. Настоящий Пинки не притронулся бы к ней и в сварочных рукавицах. Мог бы пялить её время от времени, но это был бы предел.
Он был тем ещё лихачом, этот Пинки. Что такого увидел в нём Перси, что нашёл его похожим на Терри? Они ведь вовсе не походили друг на друга! Для начала, Пинки был скорее любителем ножей, чем обычным стволистом. Стволист – это слово Терри позаимствовал из какого-то старого фильма, но не мог вспомнить из какого. Звучное словечко. Терри-стволист. Ветвист и смолист… Хе-хе! Ловко сказано!
Зазвонил телефон, и Терри вздрогнул. Он к этому времени задремал, книга упала ему на грудь. С трудом поднялся на кровати; сердце в груди колотилось как бешеное. Надо думать, у него сдали нервы. Вот что делает с людьми пребывание вдали от дома. Впрочем, не то чтобы этот дом у него когда-либо был.
– Чего? – сказал он в трубку и тут же закашлялся. – Кто это? – Его голос превратился в хриплый стон. – Ленни? – Ленни Маркс. Еврейчик. Это у
него имелась раздражающая манера шептать в трубку, как будто он думал, что все вокруг подслушивают разговор. – Чего тебе, Ленни?
Работёнка. За границей.
– Приятная
