Демон скучающий - Вадим Юрьевич Панов

– Вербин, ты где?

– На работе.

– Твоя работа в Москве, ты что, уехал домой?

– Нет ещё.

– Тогда почему не отвечаешь? Вербин, что ты от меня скрываешь?

Никита видел, что разговор идёт шуточный, но всё равно не удержался от вопроса:

– Почему ты позволяешь ей так говорить с собой?

– Потому что сегодня мы спали вместе.

– Феликс? – изумлённо вытаращился Гордеев.

– Вербин, кому ты там сознаёшься в своём возмутительном поведении?

– Всё было невинно, – сообщил довольный произведённым эффектом Феликс.

Никита прекрасно понял, что имеет в виду Вербин, но шутку продолжил и с наигранным удивлением осведомился:

– Ты невинно спал с женщиной?

– С Никой.

– Тогда ладно.

– Скажи Гордееву, что я всё слышу.

– Никита знает, что ты слышишь.

– Вербин, когда ты приедешь?

– Хочешь сказать, что сегодня мы опять ужинаем?

– И не дома, – уточнила девушка. – Раз уж ты запер меня в квартире, то вечером обязан вывести в свет.

– Скажи, тебя отговаривали от поездки в Питер? – поинтересовался Никита.

– Несколько человек, – подтвердил его «догадку» Феликс.

– И как ты здесь оказался?

– По глупости.

– Гордеев, скажи Вербину, что я всё слышу! И скажите, в конце концов, куда вы едете?

– Ника, никогда не задавай вопрос «куда?».

– Не ожидала, что ты суеверный.

– Мама научила.

– Мне казалось, что тебя воспитывала улица.

– И улица тоже. – Феликс выдержал паузу и другим тоном, совсем не шутливым, спросил: – Ты дома?

– Да, – тихо ответила Ника. – Я же пообещала.

– Спасибо.

– Но я проголодалась.

– Потерпи до ужина.

– Сделаю себе что-нибудь.

– У тебя пустой холодильник.

– Вербин, я тебя ненавижу.

– До вечера, Ника.

– Увидимся.

Никите девушка ничего не сказала. Полицейские это заметили, но оба промолчали. Закончили с едой, взяли ещё кофе, сели в машину и вернулись на маршрут, и только тогда Феликс спросил:

– Не знаешь, Ника училась рисовать?

– Училась ли она живописи? – уточнил Гордеев. – Рисовать мы все учились, даже ты.

– Это не одно и то же?

– Только за пределами Санкт-Петербурга.

– Как же с вами тяжело, – шутливо посетовал Вербин.

– Это мы ещё об архитектуре не заговорили, – с деланной скромностью произнёс Никита.

– Так что случилось между Никой и живописью?

– Понятия не имею, училась она или нет, но не удивился бы. Вероника натура разносторонняя и увлекающаяся.

– Спасибо.

– Почему спросил?

– В одной из комнат её квартиры стоит профессиональный мольберт с закрытой тряпкой картиной, поэтому я не знаю, закончена она или нет. Но писали её недавно – краска на полиэтилене не до конца высохла.

– На каком ещё полиэтилене?

– Которым пол застелен.

– В квартире? Там же запах!

– В комнате мощная вытяжка.

– Ну, может быть…

– Что скажешь насчёт мольберта?

– Ты в Питере, Феликс, привыкай.

– М-да…

– Из вежливости не стану спрашивать, что можно обнаружить в квартире коренного москвича.

– Уж точно не пакет с частями тела.

– А я всё думал, когда ты пошутишь на эту тему?

– Удачно получилось?

– Одна из тех самых шуточек за триста, которые вы так любите.

– Мы в целом ребята весёлые. – Вербин посмотрел на навигатор. – Почти приехали, а вокруг лес.

– Это Курортный район, – проворчал Гордеев. – Здесь везде лес.

– А море?

– Не море, а залив. Он где-то там. – Никита небрежно махнул рукой в сторону. – Если я правильно понимаю твой московский навигатор, нас интересует вон тот белый дом.

В действительности – светло-серый, но светлый настолько, что издалека казался белым. Двухэтажный, среднего размера коттедж располагался на окраине небольшого посёлка, когда-то, наверное, рабочего, а сейчас почти полностью состоящего из подобных строений. Участок тихий, на третьей от дороги линии, примыкает к лесу, обнесён тёмно-серым, под цвет крыши и отделки, забором. Полицейские позвонили в калитку, ответа не получили, но в щель сумели разглядеть на площадке чёрный Mercedes.

– Её?

– Да, это тачка Барби, – кивнул Гордеев, сверившись с записями.

– Значит, она здесь.

– Телефона недостаточно?

– Не всегда. Но по большому счёту и машины недостаточно.

– По большому счёту я с тобой согласен.

Позвонили ещё раз, подождали, переглядываясь, а затем Вербин докурил сигарету и спросил:

– Как думаешь, на участке есть собака?

– До сих пор не лаяла.

– Тогда полезли, – предложил Феликс. – Забор не такой уж высокий.

– Без ордера?

– У нас есть весомые подозрения на совершение преступления.

– Какие?

– Ты же видел картину.

– И что?

– Если Барби причастна к исчезновению тех девушек или знает убийцу, она мертва.

– Или сбежала, бросив и машину, и телефон.

– Не узнаем, пока не проверим, – улыбнулся Феликс, прикидывая, как лучше всего справиться с забором. – Как думаешь, соседи одолжат нам стремянку?

* * *

– Никогда бы не подумал, что Ильяс на такое способен, – рассмеялся Урмас, приступая к салату.

– Ты хорошо его знал? – притворно удивился Селиверстов. – Был другом? Виделся каждую неделю?

Притворство в его голосе прозвучало настолько отчётливо и зло, что Кукк перестал есть и округлил глаза:

– Ты чего наезжаешь?

– Я… – Селиверстов потёр подбородок, посмотрел на свой салат, взял вилку, но тут же вернул её на стол. – Извини, Урмас, настроения совсем нет.

Они опять встретились в ресторане, причём в том же самом, и опять за обедом. Но Урмас успокоился, принял предложенные Фёдором ответы и больше не спрашивал, что будет, если их застукают вместе. Ничего не будет, они друзья и деловые партнёры, имеют право на встречи в любое время и не обязаны ни перед кем отчитываться.

– Почему нет настроения? – Кукк, в отличие от собеседника, удивился искренне. – У нас же всё тип-топ: публика получила новую жертву и нового преступника. Все обсуждают Ильяса и его девочек. О нас забыли.

– О нас не забудут, – не согласился Селиверстов. – Во-первых, у полиции слишком много нитей, за которые они тянут. Во-вторых, интересы Кочергиных представляет Моисеев, а он сделает всё, чтобы выжать из скандала максимум, и будет пинать полицию до тех пор, пока они отработают все возможные версии.

– Может… – Урмас оторвался от салата и поднял левую бровь. – Может, отправим кого-нибудь к Моисееву?

– И выведем скандал на новый уровень?

– Он испугается.

– А если нет? – Селиверстов покачал головой. – Моисеева лучше не трогать… Но кое в чём я с тобой согласен, Урмас: скандал с Ильясом намекает, что все картины из частной коллекции написаны по мотивам преступлений. И если так, если этот хренов Рембрандт и в самом деле громко сдаёт четыре старых преступления, есть шанс, что полицейские разорвутся и не станут глубоко копать по каждому эпизоду.

– Во-во, – поддакнул Кукк.

Фёдор бросил на жующего эстонца быстрый взгляд и взялся наконец за салат.

– Узнал что-нибудь о наследниках Абедалониума?

– Всё-таки думаешь, что он мёртв?

– А он объявился?

– Нет, нигде не объявлялся: ни здесь, ни там. – Кукк отодвинул пустую тарелку. – Теперь о том, что мне удалось узнать от европейских друзей-коллекционеров. Абедалониум вёл дела… Точнее, надеюсь, ведёт и будет вести… через агента. При этом агент клянётся, что у него никогда не было личных контактов с Абедалониумом – общение шло строго через Сеть. Агент получал картины, продавал их и переводил деньги на счёт в швейцарском банке. Распоряжение относительно четырёх картин из частной коллекции сделано две недели назад: после окончания выставки в Санкт-Петербурге они должны отправиться агенту. У него будет три месяца, чтобы выставить их в какой-нибудь крупной галерее или музее, но только если агент сочтёт нужным. Если не сочтёт, может сразу начать переговоры с аукционными домами.

– Пока в памяти свеж скандал, – пробормотал Селиверстов.

– Да, – подтвердил Кукк.

– Это последние непроданные работы Абедалониума.

– Да.

– Деньги за них отправятся в Швейцарию, и мы никогда не узнаем, кто их получил.

– Всё так. – Урмасу надоело отвечать однообразным «да».

– А «Демон скучающий»?

– Тоже отправляется агенту, но агент не раскрывает полученные на его счёт распоряжения.

– Его могут выставить на продажу?

– Хочешь прикупить?

Селиверстов ответил настолько выразительным взглядом, что Кукк смутился, взялся за горячее и, глядя в тарелку, произнёс:

– Думаю, судьба «Демона» находится в руках агента. Если сочтёт, что за картину можно выручить хорошие деньги – продаст.

– Ладно, забываем об этой линии, – решил Фёдор, ковыряя своё горячее. – Как Абедалониум узнал о делишках Ильяса?

– Мы до сих пор не знаем, как Абедалониум узнал о наших делишках, – язвительно заметил Кукк. – А ты интересуешься чужой историей.

– Если поймём, что случилось там, можем понять, что случилось у нас.

– Тоже правильно, – подумав, согласился Урмас. – Мы знаем, что Абедалониум написал портрет Сары. Но вряд ли Ильяс развлекался с ней при художнике.

– Думаю,